Франц Хартманн

Магия (Часть 1)

Если Иисус, как его описывают в Новом Завете, действительно существовал, он, несомненно, был величайшим адептом и поистине 'Сыном Божьим', как и всякий, в ком пробудился божественный Дух, осознавший себя Сыном Божьим79 и воплощением Слова. Насколько мы можем судить, он был совершеннейшим воплощением духа истины среди всех, кто когда-либо жил на Земле, но истина существовала и до него, и она — не в надежде на то, что некто спасет человечество от зла; эта внешняя форма — всего лишь её выражение. Те, кто верит в дух Христа, — неважно, верят ли они при этом в его действительное существование, — истинно верующие, а те, кто не следует его заповедям, но верят в него как в личность, почитают форму без жизни — иллюзию.

Идея спасения человечества восходит отнюдь не к предполагаемому времени жизни исторического Христа. Судьба Христа имеет прообраз в судьбе Кришны. Греки поведали о спасении души в аллегорическом рассказе об Амуре и Психее. Психея (душа человека) каждую ночь наслаждается объятиями своего божественного возлюбленного Амура, (шестой принцип). Она чувствует его священное присутствие и слышит голос интуиции в своем сердце, но ей не дано видеть источник этого голоса. Когда бог спит (когда молчит интуиция), пробуждается любопытство, и деве хочется увидеть бога. Она зажигает светильник разума и пытается критическим взором рассмотреть источник своего счастья; но тут бог исчезает, так как тучи и призраки, порожденные низшими устремлениями её разума, скрывают от глаз высшие духовные истины. В отчаянии скитается она в нижних пределах, куда влекут её эмоции и чувства, но разум не помогает ей найти своего бога на материальном плане. Уже готовая умереть, она спасается силой любви, которая связала её с её спасителем. Подчинившись её тяготению, она соединяется с ним, но не бездумно, как прежде, а сознательно и с пониманием.

Современное христианство не отменило олимпийских богов, ибо они — аллегорические представления истин, а истины нельзя отменить. Законы Природы в наши дни те же, что и во времена Тиберия; христианство только поменяло символику и назвало старые вещи новыми именами.

Нынешние писатели и поэты выражают эти же древние истины по-своему. Гёте, например, замечательно воплотил их в своем 'Фаусте'. Доктор Фауст, прославившийся своим умом и ученостью, достиг вершин в науке, но так и не сумел постичь истину:

В том, что известно, пользы нет,

Одно неведомое нужно.

Впав в отчаяние от того, что все его умствования оказались бесполезными и бессмысленными, он заключает сделку с принципом зла, который помогает ему обрести богатство и власть, добиться любви и познать все чувственные удовольствия, какие только возможны. Но в глубине души Фауст понимает, что, услаждая себя, нельзя стать по-настоящему счастливым. Ни блеск императорского двора, ни красота Елены, которая возвращается из земли теней по его повелению, ни оргии в 'Блоксберг', где обретают полную свободу все человеческие страсти, не могут утолить его желаний. Став Властелином мира, он замечает убогую хижину — последнее, что еще не принадлежит ему, — и присваивает её, не ведая жалости к её обитателям. Но всего этого ему недостаточно. И только когда благодаря его усилиям часть суши встает из океана и он видит, как радуются другие, пожиная плоды его трудов, к нему приходит покой. Так впервые в душе его поселяется устремление, не обращенное к собственному 'я'. Оно наполняет его величайшим счастьем, и в созерцании чужой радости личность его умирает, а высшее 'Я' обретает славу и бессмертие.

Истина знает, что она есть, но не может осмыслить себя, не посмотрев на себя со стороны, а при этом она перестает быть собой. Глаза не увидят сами себя без зеркала; чтобы понять добро, надо столкнуться со злом, а чтобы стать мудрым, надо прежде обезуметь и вкусить запретный плод. Безличностной силе, облачающейся в форму, ведомо только собственное существование. Познать законы мира без формы нельзя, но когда они познаны, форма больше не требуется.