Роберт Антон Уилсон

Новая инквизиция (Часть 1)

не настроены.

Если я правильно уловил эту ницшеанско-экзистенциалистскую суть Копенгагенской интерпретации, в области которой сами физики с трудом понимают друг друга, то в невербальном, или довербальном, мире не было ни метров, ни килограммов, ни эргов энергии, ни протонов, ни добра, ни зла, ни красоты, ни смысла, пока нервные системы приматов (человеческие умы) не ввели их ради удобства классификации.

Итак, если Эйнштейн еще в 1935 году сказал, что теорема Белла, или математически-экспериментальный вывод о нелокальной корреляции, заставляет верить в телепатию, не сомневайтесь, что еретики-парапсихологи это тоже заметили. Такое логическое следствие подробно рассматривается в работах Капры, Зукава и Тэлбота, тщательно обходится в книге Гриббина и развивается физиками Путхофом и Таргом в книге Протяженность разума. Среди прочего, они описывают в этой книге эксперименты с Урием Геллером, во время которых, по их мнению, они наблюдали явления, невозможные с точки зрения догмы материалистического фундаментализма До сих пор (насколько я слежу), контратака фундаменталистов сводится к переформулировке самой упрощенной формы копенгагенской концепции. Если вкратце, они утверждают, что явление нелокального взаимодействия, вытекающее из математических расчетов и экспериментов, относится к тому, что мы можем сказать о реальности, но никак не к самой абсолютной реальности. На мой взгляд, это справедливая точка зрения, но фундаменталисты умудряются забыть, что копенгагенизм применяет так называемый модельный агностицизм ко всем моделям в науке (а иногда и вне науки) и, в особенности, к так называемым абсолютным законам, на которых основаны все догмы фундаменталистов.

Это нечестно. Нельзя взывать к абсолютным законам, доказывая, что определенные явления `a priori невозможны, и в то же время взывать к копенгагенизму, нивелируя значение математических выкладок Белла и результаты семи экспериментов. Мне кажется, есть только одно логичное приложение копенгагенизма к паранормальным явлениям: быть в целом агностиком и строить временные модели (понимая их временность) на основе нынешних экспериментов и нынешних математических расчетов.

На мой взгляд, фундаменталисты почти все время говорят на языке теологии (оперируют абсолютами), прибегая к современной научной гносеологии (копенгагенскому агностицизму) лишь тогда, когда новая модель вступает в противоречие с их предубеждениями. В сущности, они говорят следующее (читайте проф. Мунге): Мы хотим верить в модели, которые представляют собой основные физические законы и, значит, абсолюты, а в остальные модели мы верить не хотим, потому что это просто модели.

Не будем сетовать по этому поводу. В конце концов, даже такой избирательный агностицизм прогрессивен в сравнении со средневековым догматизмом, который до недавнего времени проявляли фундаменталисты.

Гораздо более честного, хотя и не менее поразительного способа обойти нелокальность придерживается физик из Колумбийского университета д-р Дэвид Мермин, о взглядах которого можно прочитать в его статьях Квантовые тайны для всех (Джорнал оф философи, 1981 год) и Есть ли Луна, когда на нее никто не смотрит? (Физикс тудэй, апрель 1985).

Д-р Мермин утверждает, что теория нелокальных взаимодействий настолько абсурдна, что гораздо разумнее придерживаться самой агностической формы копенгагенизма, чем признать нелокальность. Он не пытается ничего смягчить и не боится перейти к логическим следствиям своего утверждения. В выше упомянутых статьях он решительно утверждает, что луна исчезает, когда на нее никто не смотрит.

Если это не солипсизм, то что такое вообще солипсизм?

Тем не менее, я отдаю должное д-ру Мермину за его ясность и решительность, особенно в сравнении со Стивеном Шором и его статьей в Скептикл инкуайрер, которая, как мне кажется, тоже написана в духе солипсизма, даже если Шор в этом не признается.

А теперь вспомним парашютиста, который опускается с постоянной скоростью. На данном этапе сила, направленная вниз, равна направленной вверх силе раскрытого парашюта. Но я думаю, все вы давно это поняли.

По крайней мере, я на это надеюсь.