стихотворение, написанное в Ирландии; на наш взгляд, оно сохраняет характерные черты, говорящие о его древности. В переводе оно звучит примерно так:
Ни мяса на тарелках,
Ни молока в кувшинах;
Ни крова для бездомных,
Ни золота для бардов:
Пусть Брес подавится щедротами своими!
Столь резкая сатира, брошенная Кэйрбром в лицо королю, надо полагать, заставила последнего вспыхнуть от ярости. Она представляла собой несмываемый позор, и тот, на кого он ложился, не мог более занимать королевский трон. Клан Туатха Де Данаан обратился к Бресу и потребовал от него отречься и возвратить трон прежнему королю.
Брес был вынужден покориться. Он вернулся на родину в страну фоморов, укрытую морскими волнами, и обратился с жалобой к своему отцу, королю Элатхану, с просьбой собрать войско и помочь сыну возвратить себе трон, фоморы собрались на совет, на котором присутствовали Элатхан, Тетра, Балор, Индех и все прочие воины и вожди, и решили собрать огромное войско и отправиться в Ирландию. Они хотели с помощью магии опустить всю Ирландию под воду, на дно моря, где люди богини Дану ни за что не смогут отыскать ее.
В это же самое время в Таре, столице клана Туатха Де Данаан, собрался другой совет. Нуада праздновал свое возвращение на престол, устроив для простых людей богатый пир. Когда пир был в самом разгаре, в ворота дворца вошел некий незнакомец в одежде короля. Привратник спросил его, кто он и откуда.
- Мое имя - Луг, - отвечал незнакомец. - Я внук Диан Кехта; его сын, Киан, - мой отец; я прихожусь внуком и Балору, ибо его дочь Этлинн - моя мать.
- Но чем же ты занимаешься? - продолжал расспросы привратник. - Сюда может войти лишь тот, кто показал себя искусным в каком-нибудь деле или ремесле.
- Я плотник, - отвечал Луг.
- Ну, плотник нам не нужен. У нас уже есть отличный плотник. Его зовут Лухтэйн.
- Я хороший кузнец, - продолжал Луг.
- И кузнеца нам не надобно. Кузнец у нас тоже есть. Его имя - Гоибниу.
- Я - бывалый воин, - стоял на своем Луг.
- И воинов нам не нужно. У нас ведь есть знаменитый богатырь Огма.
- Я умею играть на арфе, - продолжал Луг.
- Ну, арфист у нас - лучше не бывает.
- Я - воин, полагающийся скорее на искусство, чем на грубую силу.
- И такой воин у нас уже есть.
- А еще я поэт и знаток всяких преданий, - сказал Луг.
- И таких нам не надо. Среди нас - самый знаменитый поэт и сказитель.
- Я еще и волшебник, - настаивал Луг.
- Чего-чего, а волшебников нам не надо. Чародеев и друидов у нас несметное множество.
- Ну, тогда я врачеватель, - отозвался Луг.
- Наш врачеватель - сам Диан Кехт!
- А я еще и виночерпий, - настаивал Луг.
- И виночерпии у нас есть, целых девять.
- Раз так, то я - медник.
- И медника нам не надо. Медник у нас просто замечательный. Его зовут Крейдхн.
- В таком случае спросите короля, - заявил Луг. - Спросите, есть ли у него человек, совмещающий в одном лице все эти ремесла и искусства; и если есть, то тогда я действительно не нужен в Таре.
Услышав это, привратник вошел во дворец и поведал королю, что пришел некий человек, именующий себя Луг Йолданах, или 'Повелитель всех искусств'; он утверждает, будто знает все на свете ремесла.
Король распорядился пригласить своего лучшего шахматиста, чтобы тот сыграл с незнакомцем в шахматы. Луг легко обыграл его, изобретя при этом новую защиту, получившую название 'защита Луга'.
Тогда Нуада пригласил его во дворец. Войдя в зал, Луг уселся на кресло, именовавшееся 'кресло сказителя', на которое обычно садились лишь мудрейшие мужи.
Силач Огма захотел показать свою силу. На полу зала лежал камень, настолько огромный, что сдвинуть его могли лишь четыре упряжки быков. И вот Огма толкнул эту глыбу в сторону двери и выбросил ее за порог. Тогда Луг, поднявшись с кресла, приволок камень обратно в зал. Однако этот громадный камень был лишь обломком куда более тяжелой глыбы, лежавшей на дворе дворца. Луг поднял и ее и тоже притащил в зал.
Тогда весь клан Туатха Де Данаан попросил его сыграть на арфе. Луг заиграл 'усыпляющую мелодию', и король со всем своим двором заснули глубоким сном и проспали целые сутки, проснувшись на следующий день в тот же самый час. Затем Луг заиграл печальный мотив, и все боги горько заплакали. А напоследок он сыграл им веселую, жизнерадостную мелодию.
Когда Нуада воочию