колдуны и жрецы старого водоема, которые являются ни кем
иным, как верховными Жрецами прежней Тюрьмы, или, скорее, стражами старой
тюрьмы. Они вам решительно заявляют, что за прутьями научной и медицинской
решеток — 'смерть', но это — всего-навсего — смерть их науки. Это —
всего-навсего — условия их жизни в тюрьме. Рыбий Папа говорил то же самое.
И мы полностью ошибаемся, рассматривая смерть, как некий труп, который имел
несчастье не последовать медицинским предписаниям или попасть под машину. И
потом, по ту сторону решетки нас ждет небо или ад в зависимости от
добродетельных поступков или грехов, совершенных в старом водоеме. Или это —
'ничто', но с тех пор, как существуют эти смертельные 'ничто', совершается, тем
не менее, происхождение всевозможных видов.
Но если было что-то иное за прутьями наших решеток? Если там было другое
солнце, как у маленьких амфибий, выбравшихся на песок?
И как перейти на другую сторону, оставшись живым? И все-таки при каждом
эволюционном переходе находится своего рода умерший, который остается в живых.
Первый мутант, который скачет рысью, ползает или извивается. Каждый переход
совершается через ту или иную смерть. Каждая смерть открывается новой формой
жизни.
Ведические риши говорили о 'великом переходе', masah patah. Это — очевидно
— первое направление, в котором надо вести поиски, но не извращенными способами,
не с помощью микроскопов, пробирок и теорий; надо искать в своем собственном
теле.
Искать смерть? В своем собственном теле?
Но где она, за пределами наших медицинских справочников? В каком уголке
тела притаилась она? Если хочешь сразиться с врагом, надо крепко ухватить его за
что-нибудь: за полу его одежды или за пробоину в его кольчуге.
* * *
Но смерть надо не 'искать', она вся здесь. Это самое реальное и самое
невидимое из того, что есть на свете. Все великие открытия очень просты и
совершенно не понятны, потому что они противоречат очевидному, столь
основополагающему, столь 'естественному', наконец, что это не соответствует
ничему в нашем сознании.
Если бы крестьянину, жившему в средние века, сказали бы, что Земля —
круглая, он вытаращил бы глаза, поскреб затылок и ответил: 'Ну, что же, может
быть, хорошо, если так. Но мое поле остается плоским. И в любом случае,