права решать все самой в нарушение всех законов логики.
- Успокойся, Владимир, пожалуйста. Не знаю, какую логику ты имеешь в виду, но попытайся спокойно все осмыслить.
- Что я должен осмысливать? Ребенок не только твой, но и мой, я хочу, чтобы у него был отец, хочу, чтобы он был всем обеспечен, мог получить образование.
- Пойми, никакие материальные блага в твоем понимании ему не нужны. Он будет иметь все изначально. Еще во младенчестве получит и осмыслит столько информации, что обучение, опять же в твоем понимании, просто смешно. Это все равно, что направить учиться великого математика в первый класс. В тебе возникает желание принести младенцу какую-нибудь бессмысленную побрякушку, но она ему не нужна совершенно. Она нужна тебе для самоудовлетворения: “Какой я хороший, заботливый”. Если ты считаешь, что сотворишь благо, обеспечив своего сына машиной или еще чем-то, что у вас считается благом, то, пожелав этого, он и сам все сможет получить. Подумай спокойно, что ты можешь конкретное сказать своему сыну, чему научить его, что ты такого сделал в жизни, чтобы быть ему интересным?
Она продолжала говорить мягким, спокойным голосом, но слова ее повергали в дрожь:
- Пойми, Владимир, когда он начнет осмысливать мироздание, ты рядом с ним будешь казаться недоразвитым существом. Разве хочется тебе этого, чтобы твой сын мог видеть рядом своего отца недоумком? Единственное, что может сблизить вас - это степень чистоты помыслов, но эта чистота в вашем мире достижима немногими.
Я понял, что спорить с ней абсолютно бесполезно и крикнул в отчаянии:
- Он, значит, никогда обо мне не узнает?
- Я расскажу ему о тебе, о вашем мире, когда он будет способен все осмысленно понимать и принимать решения. Что он станет делать - не знаю.
Отчаяние, боль, обида, страшная догадка. Все смешалось во мне. Захотелось двинуть со всей силы по этому красивому интеллектуально-отшельническому лицу. Я все понял. И дыхание перехватывало от того, что я понял.
- Все понятно! Теперь все понятно! Да ты... Да тебе трахнуться здесь не с кем было, чтобы ребенка заполучить. Ломалась еще вначале - интриганка. Монашку из себя строила. Тебе нужен был ребенок. Ты же ездила в Москву. Грибочки свои, ягодки она продала. Так пошла бы там на панель. Телогрейку, платок сняла бы. На тебя сразу бы клюнули. Не плела бы свою паутину, не запутывала меня.
Конечно. Конечно! Тебе нужен человек, мечтающий о сыне. И ты добилась своего. Ты о ребенке подумала? О сыне? Которому заранее предначертано жить отшельником. Жить так, как ты считаешь нужным. Надо же, про Истину она распространялась. Много берешь на себя, отшельница. Ты, что ли, Истина в последней инстанции? А обо мне ты подумала? Да! Я мечтал о сыне! Мечтал, чтоб дело ему передать свое. Научить бизнесу. Любить его хотел. А теперь как жить? Жить и знать, что сын твой малюсенький в глухой тайге где-то беззащитный ползет? Без будущего. Без отца. Да от этого сердце разорвется. Тебе это не понять, самка лесная...
- Может, сердце станет осмысленным и все будет хорошо? Боль такая душу очистит, ускорит мысль, призовет... - тихо произнесла Анастасия.
А во мне такая ярость бушевала, такая злость... Собой уже не владел. Схватил палку. Отбежал от Анастасии и стал бить палкой изо всех сил по небольшому дереву, пока не сломалась палка.
Потом повернулся в сторону Анастасии и... как увидел ее... Невероятно, но злость стала проходить. Подумалось: “Да что же это я опять потерял контроль над собой, разбушевался”. Как и в прошлый раз, когда я на нее ругался.
Анастасия стояла, прижавшись к дереву, с поднятой кверху рукой, наклоненной вперед головой, словно противостояла потоку ураганного ветра. Уже совершенно не злясь, я подошел ближе и стал рассматривать ее. Теперь ее руки были прижаты к груди, тело слегка дрожало, она молчала, только добрые, по-прежнему добрые, глаза, ласково смотрели на меня. Так мы стояли некоторое время, рассматривая друг друга. Я размышлял: “Несомненно, она не в состоянии сказать неправду. Ведь могла бы не говорить мне всего, а она... Знает, что будет ей плохо, но говорит. Конечно, это тоже перегиб. Невозможно прожить, если все время говорить только правду, только то, что думаешь. Но что поделать, если она такая и не может быть другой. Все произошло так, как произошло. Случилось то, что случилось. Теперь она будет матерью моего сына. Она станет матерью, раз так сказала. Конечно, странная она будет мать.