Иногда,
исходя из признаков, известных только ему, может и обойти его, дождаться
внука.
"Передача дара" известна и у шаманов. В наблюдениях, которые были проведены
исследователями, было отмечено: шаманский дар был передан от отца сыну в II
случаях, от деда внуку в 16.
Передача дара не есть передача знания. Получившему дар какие-то вещи и
навыки еще предстоит узнать. Он может сделать это у того, кто передал ему
этот дар или у других колдунов или ворожей. Видя на нем знак, они обычно
охотно делятся тем, что знают. Но до многого он доходит сам. Ему как бы
открывается. Но самому мистическому опыту обучить нельзя. Его можно только
пройти. Опыт этот всегда индивидуален и неповторим. Сам же путь к такому
опыту открывается через посвящение. В том числе через передачу дара.
Те, которых избрали
- Мы жили тогда на Урале, в Первоуральске, - рассказывает Л. А.
Корабельникова. - Мне было лет шесть, когда умерла моя младшая сестричка,
ей было два месяца. Между моей раскладушкой и ее гробиком стояла лавка.
Мать легла спать с братом, отец спал отдельно, а я на раскладушке. Чувства
страха у меня не было, просто ощущение неприятное. Вдруг я вижу, что сквозь
стенку проходит большая черная собака. Она, обогнув раскладушку, села на
лавку и смотрит на гробик моей сестры. Я протянула руку, чтобы ее
погладить. Шерсть оказалась очень колючая и очень жесткая, как у ежа. И
когда я погладила, существо это обернулось ко мне. Оно смотрело мне в лицо,
между нами было сантиметров двадцать. Глаза в глаза мы смотрели друг на
друга. И тогда мне очень захотелось почему-то погладить его морду. Я
протянула ладонь, но сделала это, очевидно, резко, и собака или, вернее,
существо это испугалось, бросилось в одну сторону, в другую и пропало. Я
тогда закричала. Все проснулись, а я ничего сказать не могла, я онемела. На
другой день я и хозяйские дети были во дворе, а в нашу комнату, где был
гробик, вошла хозяйка, у которой мы снимали комнату. И вдруг она с криком
оттуда выбегает: "Мария! Мария! " Это мою мать так звали. А я хочу сказать,
что я тоже видела, что это просто собака, а сказать не могу.
Мать повела меня к бабке, чтобы вылечить от немоты Она посмотрела на меня и
сказала: "Девочка некрещенная, ты ее крести, потом приводи". Пришел
батюшка, крестил нас с братом. Мы опять пошли к бабке. Она что-то со мной
делала, отчитывала, но ничем помочь так и не смогла. Сказала только, что
был большой испуг и что силу, которая стоит за этим, она одолеть не может.
Единственное, чего все-таки добилась она, - я смогла мычать Ко всему
прочему после того, что произошло со мной, я еще стала лунатиком. В
двенадцать часов ночи у меня начинали вытягиваться руки. Вот так и вверх.
Все равно, сплю я или нет. Я очень хорошо помню это чувство, потому что
продолжалось это до четырнадцати лет. Противостоять, сопротивляться этому
было невозможно. В двенадцать часов я вставала, глаза были открыты, это мне
мать говорила. Но глаза были как бы незрячими, зрачки были без движения.
Если бы меня кто-нибудь видел тогда, кроме моих родителей, он бы сказал,
что ребенок слеп. Если днем я была совершенно немой, то в таком состоянии я
говорила, и говорила чисто. Все время при этом я кого-то гнала: "Уходи!
Уходи отсюда! Не смей приходить сюда! " Но кого гнала, кого видела тогда,
днем я не помнила и не знаю сейчас. Я открывала двери. Ходила по дому и
выходила наружу. Это продолжалось с полуночи до трех ночи. Утром я
просыпалась, но не помнила ничего и была опять немой. Ночью, когда я гнала
кого-то, иногда я брала ведро, выходила из дома через дорогу, где был
водопроводный кран, набирала воды и наполняла в доме все чашки, склянки,
тарелки - все, что было в доме. В таком состоянии я часто залезала на крышу
или на дерево, которое росло перед домом. При этом забиралась на самую
верхнюю тонкую ветку, которая бы и кошки не выдержала. Все это потом мне
мать рассказывала. Стоя на этой верхней ветке, я поднимала руки вверх и с
кем-то разговаривала. Уже не прогоняла, а все время обращалась к кому-то.
Иногда родителям моим казалось, что я говорю не по-русски. На каком языке,
они не знали. Недалеко у нас был небольшой пруд, и я направлялась туда.
Если я не ходила по пруду, по воде, то садилась на берегу, поднимала голову
к звездному небу и опять с кем-то говорила, к кому-то обращалась. И опять,
как потом рассказывала мне мать, она слышала, что я говорю не по-русски.
Родители сколько ни обращались к врачам, это было совершенно бесполезно,
бессмысленно, во мне