на экзистенциальную ситуацию
человека. Рассматривая данность происходящего, философия давно уже
выражает досаду: ну почему мы никогда не в состоянии оценить то, что
случается с нами здесь и сейчас? Мы говорим себе: скорее, некогда. Или
говорим: о, это пригодится потом. Результат известен: всегда потом,
никогда сейчас. Турист на развалинах Парфенона думает: я запомню,
чтобы рассказать об этом. Художник гуляет по лесу, как по пейзажу -
вот перспектива, которую он изменить не в силах, ведь она его
сотворила, а не он ее. Приходится брать специальные уроки восприятия,
чтобы заметить вещь потому, что она просто "сейчас", а не потому, что
когда-нибудь пригодится. Уроки восприятия отсылают достаточно далеко,
например к японской практике "моно-но-аварэ" ("чары вещей"), к
созерцанию кончика сосновой иглы...
Теперь мы наконец понимаем, что все это другая сторона медали:
издержки колоссального внутреннего напряжения, создаваемого отсрочкой.
Я живу, как будто собираюсь жить вечно - таковы уж условия бытия в
этом времени. Эсхатология это не сугубая теоретическая конструкция, а
простая ежедневная данность. Озабоченность будущим, маниакальная
проецированность в воображаемую точку за горизонтом, опустошает
мгновение. Но из опустошенных мгновений складываются часы, дни, годы,
столетия, складывается "великая пустота", буддийская шуньята. Так
восполняется дефицит творения.
Мы хватаемся за голову, сообразив на секунду, чего лишаем себя
(кажется, всего). Но кто бы стал двадцать лет учиться, писать книги,
собирать марки, оставлять наследство, если бы неповседневная
навязчивая эсхатология? Если бы не эта (роковая? спасительная?)
иллюзия, что настоящее будет потом. А главное, мы именно тем и похожи
друг на друга, тем что собираемся жить вечно, как раз в этом
направлении нас единообразно сплющило давление времени, придав самую
общую топологию "эону отложенного будущего". А правила ваяния времени
тоже несколько отличаются от логических преобразований. Если задержать
время, остановив его "забег" и отменив самоустремленность в будущее,
то настоящего не станет больше, ибо и его тут же придется откладывать.
Станет больше "ненастоящего". Если угодно, "искусственного", в полном
соответствии с интуицией русского языка. Мы, люди эона отложенного
будущего, действительно живем не в настоящем, а в ненастоящем,
сфабрикованном времени. И вжились столь основательно, что для выхода в
иную размерность, даже гораздо более естественную, требуется
сильнейшая трансформация - вплоть до изменения химизма крови (что и
происходит, например, под действием алкоголя). Устраняя
психосоматические результаты давления пресса времени (мы так и
говорим: надо сбросить напряжение), мы позволяем прорваться в "сейчас"
какому-то архаическому "тогда", какому-то моменту, изрядно
выдохшемуся, но узнаваемому. Точка отступления узнается по неожиданной
щедрости (стратегия откладывания и экономии продуцирует всеобщую
онтологическую сдержанность или скупость - в этом Гигерич совершенно
прав), напоминающей потлач: раздаривание вещей, обещаний, знакомств,
трата сбереженного и утаенного, трата последнего.
Это и есть время, устремленное к финишу своего забега, и ясно,
что в нем товаропроизводящая цивилизация невозможна. Для красоты можно
предположить некую обратимость: раскрепощаясь благодаря выпивке
(выскальзывая из-под пресса), мы попадаем в один из потоков времени,
идущих из архаики и огибающих привычное "ненастоящее", попадаем к ним.
А они, в ритуалах совместной выпивки и поедания вызывающих
галлюцинации грибов, попадали в наше предположительное сейчас, в
растворенность безвременья. "Трубка мира" (мы знаем теперь о ее
содержимом) сопровождала именно моменты собранности, как раз то, что
делается сейчас "на трезвую голову". А все контакты аборигенов с
"эоном отложенного будущего" сопровождались вспышкой алкоголизма среди
них, словно это было средство массового моделирования чужеродного
времени - увы, не слишком надежное средство.
Я не собираюсь настаивать на этой версии. Но она указывает путь
для дальнейшего прояснения интуиции времени. Гигерич неоднократно
говорит о "замораживании", понимая его как еще одну дополнительную
метафору акта отсрочки. Ход состоит в том, чтобы "раскавычить"
замораживание