двери, и священник просыпался и говорил: Что! Даже среди ночи?.. Я говорил: Если вы не сотрете эти два утверждения, я не оставлю вас в покое.
Наконец, они были вынуждены стереть эти два утверждения. Я сказал: Я покончил с этим храмом. Теперь вы можете делать, что хотите. Вы решили, что даже во имя истины возможна ложь. Даже в храме истины вы лгали в течение двадцати пяти веков. Одна мятежная женщина - и вы полностью разрушили ее. И вы повторяли снова одно и то же, что женщинане может достичь спасения; а женщина доказала, что может быть тиртханкарой. Джайны должны были принять Маллибхаи. Она была, должно быть, чрезвычайно сильной женщиной, чтобы сказать, что собирается непосредственно достичь мокши, а не родиться сначала в мужском теле. Поскольку тела не имеют значения - мужские или женские, они сгорят в погребальном костре, душа - она не мужская и не женская. И эта душа, внутреннее сознание, - вот что преобразуется. Женщина доказала это абсолютно, и вы приняли ее; а когда она умерла, вы, тем не менее, снова начали лгать.
Это мир мужских шовинистов. Все индусские аватары были мужчинами; не было ни одной женщины. Не то чтобы не было женщин такой силы, энергии, более мощной, чем так называемые аватары, но их не принимали просто потому, что они были женщинами, а это мужской мир.
Мусульманин может состоять в браке с четырьмя женщинами, это разрешает ему Коран. Женщине не разрешается состоять в браке с четырьмя мужчинами. Вот несправедливость. Женщина не может входить в мусульманскую мечеть, она должна молиться снаружи. Она грязная, просто потому что женщина; ей не разрешается молиться внутри мечети.
В синагоге есть отдельное место для женщины, отделенное; женщине не разрешается сидеть с мужчиной. Ее место, главным образом, позади, или ее место на балконе.
Мне вспомнилась одна история. Я не знаю, правда это или нет. Когда Голда Меир была премьер-министром Израиля, Индира Ганди, бывшая тогда премьер-министром Индии, поехала с визитом в Израиль. Она захотела увидеть синагогу и то, как евреи поклоняются Богу, и что они делают. Поэтому Голда Меир пригласила Индиру Ганди в синагогу. Они сели на балконе. Индира Ганди спросила Голду Меир: В правилах ли это синагоги, что только премьер-министрам разрешено сидеть на балконе? - поскольку и Голда Меир, и Индира Ганди - обе женщины. Голда Меир не хотела говорить, что в еврейской традиции женщине не разрешается находиться вместе с мужчинами. Но Индира Ганди подумала: Нам было предоставлено особое место, потому что мы обе - премьер-министры. Да, это было особое место, но не для премьер-министров - для двух женщин. Даже если они премьер-министры - это не имеет значения; женщина есть женщина.
Люди, о которых я с большим уважением говорил в прошлом... Я должен сознаться вам, что вынужден был отбрасывать многие аспекты их жизни, иначе вы не смогли бы вовсе понять меня. Теперь я хочу прояснить все это. Я хочу, чтобы вы знали их во всей их обнаженности - в хорошем, плохом, правильном, неправильном. Многие мои утверждения будут выглядеть противоречащими моим старым утверждениям. Не беспокойтесь. То, что я говорю сейчас, - правильно, а то, что я буду говорить завтра, будет еще более правильным. Последнее предложение, которое я произнесу на смертном ложе, будет предельно правильным - вы не можете основываться на том, что было до этого. Я жив и не нахожусь ни в каком рабстве у прошлого.
Сколько я говорил о Будде! Но он был очень неуважительным по отношению к женщинам. Он не разрешал женщинам становиться монахинями, он не посвящал их.
Похоже, что глубоко внутри у него был какой-то страх перед женщинами. И это ясно из его позиции - почти пятнадцать лет он отвергал их: Я не собираюсь посвящать женщин. Что это за страх? Почему не посвящать женщин, когда женщины просят, чтобы и-х посвятили? Зачем запрещать им искать истину? Разве это монополия мужчины? И истина, разве она товар и монополия мужчины?
Наконец, с очень большими колебаниями, он согласился, - но совсем без радости.
Он вынужден был согласиться, поскольку женщина, пришедшая просить, была той самой женщиной, которая вскормила его. Его собственная мать умерла при рождений Гаутамы Будды. Сестра его матери не вышла замуж, пожертвовала всей своей жизнью, чтобы вырастить Гаутаму Будду. И она дала ему больше любви, чем могла дать любая мать, она пожертвовала, естественно, своей собственной жизнью; она дала ему все, что имела. Когда она пришла - ее имя Махамайя - старая, со слезами на глазах, она сказала: Я знаю, что четырнадцать лет ты отвергал