доном Хуаном. Во время нашей прощальной встречи дон Хуан выражал сомнение в том, что Hестор готов был закончить свое ученичество.
- Хенаро ушел навсегда, - сказала она, позволяя мне высвободиться. Она нервно теребила край своей блузы.
- Как насчет дона Хуана?
- Нагваль ушел тоже, - сказала она, поджав губы.
- Давно они ушли?
- Ты хочешь сказать, что ты не знаешь?
Я рассказал ей, как они распрощались со мной два года тому назад, и что все, что я знал, это то, что они ушли в то время. Я не отваживался спекулировать на тему, куда они ушли, они никогда не говорили мне о своем местонахождении в прошлом, и я смирился с тем, что если бы они захотели исчезнуть из моей жизни, то все, что им надо было сделать - это отказаться от встреч со мной.
- Их нет поблизости, это точно, - сказала она, нахмурившись. - и они не собираются возвращаться обратно, это тоже точно. - ее голос был предельно бесстрастным. Она начала раздражать меня. Я захотел удалиться.
- Но зато ты здесь, - сказала она, переменив нахмуренное выражение на улыбку. - ты должен подождать Паблито и Hестора. Они жаждут увидеть тебя.
Она схватила мою руку и потянула прочь от машины. По сравнению с тем, что было в прошлом, ее смелость была удивительной.
- Но сначала разреши мне показать тебе моего друга, - сказала она и силой повлекла меня в сторону дома.
Там была огорожена площадка, нечто вроде маленького домика. В ней находился огромный кобель. Первое, что бросилось мне в глаза, была его отличная, блестящая, желтовато-коричневая шерсть. Он не был похож на обычную собаку. Цепи на нем не было, а изгородь была недостаточно высока, чтобы удержать его там. Пес остался безразличным, когда мы подошли к нему ближе, даже не шевельнул хвостом. Донья Соледад указала на большую клетку сзади. В ней, свернувшись, лежал койот.
- Это мой друг, - сказала она. - пес - нет. Он принадлежит моим девочкам.
Пес посмотрел на меня и зевнул. Он мне понравился. У меня было нелепое ощущение сродства с ним.
- Пошли теперь в дом, - сказала она, подталкивая меня рукой.
Я заколебался. Какая-то часть меня была крайне встревожена и хотела немедленно удалиться отсюда, и тем не менее другая часть меня ни за что не хотела уходить.
- Ты не боишься меня, не так ли? - спросила она обвиняющим тоном.
- Да, безусловно! - воскликнул я.
Она хихикнула и самым располагающим тоном заявила, что она грубая примитивная женщина, которая очень неуклюже владеет речью, и что она едва ли знает, как обращаться с людьми. Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала, что дон Хуан поручил ей помочь мне, так как он беспокоится обо мне.
- Он сказал нам, что ты несерьезный и ходишь везде, причиняя много неприятностей невинным людям.
До сих пор ее утверждения были понятны мне, но я не мог представить дона Хуана, говорящего такие вещи обо мне.
Мы вошли внутрь дома. Я захотел сесть на скамейку, где Паблито и я обычно вместе сидели. Она остановила меня.
- Это не место для тебя и меня, - сказала она, - пойдем в мою комнату.
- Я лучше буду сидеть здесь, - сказал я твердо. - я знаю это место и чувствую себя удобно на нем.
Она чмокнула губами с неодобрением. Она вела себя как разочарованный ребенок. Она сжала свою верхнюю губу так, что она стала напоминать плоский клюв утки.
- Происходит какая-то ужасная ерунда, - сказал я. - я думаю, что мне лучше уехать, если ты не расскажешь мне, что происходит.
Она стала очень возбужденной и стала доказывать мне, что ее беда в том, что она не знает как разговаривать со мной. Я поставил ее перед лицом ее очевидного преображения и потребовал, чтобы она рассказала мне что случилось. Я должен знать, как произошло это изменение.
- Если я расскажу тебе, ты останешься? - спросила она детским голосом.
- Должен буду остаться.
- В таком случае я расскажу тебе все, но это должно быть в моей комнате.
Я был в панике. Я сделал крайнее усилие, чтобы успокоить себя, и мы направились в ее комнату. Она жила в задней комнате, где Паблито построил спальню для нее. Я однажды был в этой комнате, когда она строилась, а также после того, как она была закончена, перед ее вселением туда. Комната выглядела такой же пустой, какой я видел ее раньше, не считая кровати в самом центре ее и двух скромных комодов у двери. Побелка на стенах поблекла и приобрела очень успокаивающий желтовато-белый цвет. Деревянный потолок также подвергся действию времени. Глядя на гладкие чистые стены, я подумал, что их каждый день мыли губкой. Комната была больше всего похожа на монашескую келью, очень скромную и аскетичную. Там не было никаких