быть в хорошей форме.
Он приготовил суп, но я не был голоден.
На следующий день, 9 ноября, дон Хуан позволил мне съесть лишь крошку пищи и велел отдыхать. Я лежал все утро, но расслабиться не мог. Я не имел представления, что у дона Хуана на уме, но что хуже всего, я не был уверен и в том, что на уме у меня самого.
Около трех часов дня мы сидели под его рамадой. Я был очень голоден. Несколько раз я предлагал, чтобы мы поели, но он отказывался.
- Ты не готовил смесь уже три года, - внезапно сказал он. - тебе придется курить мою смесь, поэтому будем считать, что я собрал ее для тебя. Тебе понадобится ее совсем немного. Я один раз набью трубку. Ты всю ее выкуришь и затем отдохнешь. Потом придет хранитель другого мира. Ты не будешь ничего делать, только наблюдать за ним. Наблюдай, как он двигается; наблюдай за всем, что он делает. Твоя жизнь может зависеть от того, насколько хорошо ты следишь.
Дон Хуан так внезапно прервал свои инструкции, что я не знал, что сказать и даже что подумать. Какое-то время я бормотал что-то неразборчивое. Я не мог привести в порядок свои мысли. Наконец, я спросил первое, что пришло мне в голову.
- Кто такой сторож?
- Ты увидишь его, - сказал он. - Он охраняет другой мир.
- Какой мир? Мир мертвых?
- Это не мир мертвых и не мир чего-нибудь еще. Это просто другой мир. Нет пользы говорить тебе об этом. Ты увидишь это сам. - С этим дон Хуан пошел в дом. Я последовал за ним в его комнату.
- Подожди, подожди, дон Хуан. Что ты собираешься делать?
Он не отвечал. Он вытащил из мешочка свою трубку и сел на соломенный мат в центре комнаты, инквизиторски глядя на меня. Казалось, он ждал моего согласия.
- Ты дурак, - сказал он мягко. - Ты не боишься. Ты просто говоришь себе, что ты боишься.
Он медленно покачал головой с боку на бок. Затем он достал небольшой мешочек с курительной смесью и набил трубку.
- Я боюсь, дон Хуан. Я действительно боюсь.
- Нет, это не страх.
Я отчаянно старался выиграть время и начал длинное обсуждение природы моих чувств.
Я искренне считал, что боюсь, но он указал мне на то, что дыхание мое не прерывисто, и сердце мое бьется не быстрее, чем обычно.
Я немного подумал о том, что он сказал. Он ошибался; у меня было много физических изменений, обычно связанных со страхом, и я был в отчаяньи. Чувство надвигающегося рока окрасило все вокруг меня. Желудок мой был неспокоен, и я был уверен, что побледнел; ладони мои сильно вспотели, и, тем не менее, я действительно думал, что я боюсь.
У меня не было того чувства страха, к которому я привык за свою жизнь. Страх, который всегда был неразрывно моим, отсутствовал. Я разговаривал, шагая взад и вперед по комнате перед доном Хуаном, который все еще сидел на своей циновке, держа свою трубку и инквизиторски на меня глядя.
Наконец, рассмотрев все это, я пришел к заключению, что то, что я чувствовал вместо обычного страха, было глубокое чувство неудовольствия при одной только мысли о том смешении понятий, которое сохдается при принятии галлюциногенных растений.
Дон Хуан пристально смотрел на меня в этот момент, затем он взглянул позади меня, прищурившись, как будто он старается обнаружить что-то на расстоянии.
Я продолжал ходить взад и вперед перед ним до тех пор, пока он твердо не сказал мне, чтобы я сел и расслабился. Несколько минут мы тихо сидели.
- Ты не хочешь потерять свою ясность? - сказал он внезапно.
- Да, дон Хуан, - ответил я.
Он засмеялся с явным удовольствием.
- Ясность, второй враг человека знания, написана на тебе. Ты не боишься, - сказал он убежденно, - но теперь ты не хочешь потерять свою ясность, и так как ты дурак, ты называешь это страхом.
Он довольно засмеялся.
- Принеси мне угли, - приказал он.
Его тон был мягким и успокаивающим. Я автоматически встал и вышел за дом, чтобы собрать небольшие кусочки горящего угля от костра, положил их на маленькую плитку камня и вернулся в комнату.
- Выходи на крыльцо, - громко позвал дон Хуан снаружи.
Он положил соломенную подстилку на место, где я обычно сидел. Я положил угли рядом с ним, и он подул на них, чтобы развести огонь. Я собирался сесть, но он остановил меня и велел мне сесть на край циновки. Затем он положил кусочек угля в трубку и вручил ее мне. Я взял ее. Я был удивлен тихой убедительностью, с которой дон Хуан управлял мной. Я не мог придумать, что сказать. У меня не было аргументов. Я был убежден, что не боюсь, но только непроизвольно, потерять свою ясность.
- Дуй, дуй, - приказал он мне спокойно. - только одна чашка.
Я потянул трубку и услышал шуршание смеси, занимавшейся