Карлос Кастанеда

Искусство сновидения (Часть 2)

сами по себе. Мы просто пешки в его руках. Следуя

предначертаниям духа, я должен сказать тебе, что представляют из себя

четвертые врата сновидения, хотя направлять тебя я больше не смогу.

- Я не понимаю, какой тогда смысл разжигать мой интерес?

- Дух не оставляет решать это ни тебе, ни мне. Я должен описать

тебе четвертые врата сновидения, нравится мне это или нет.

Дон Хуан объяснил, что в четвертых вратах сновидения тело энергии

путешествует в особые конкретные места, и что существуют три пути

использования четвертых врат: первый - путешествовать в определенные

места этого мира, второй - путешествовать в определенные места за

пределами этого мира, и третий - путешествовать в те места, которые

существуют только в намерении других. Он отметил, что последний путь

наиболее трудный и опасный из всех и, более того, является склонностью

древних магов.

И что же, по-твоему, мне делать с этим знанием? - спросил я.

- В данный момент - ничего. Просто отложи его, пока не понадобится.

- Ты хочешь сказать, что я смогу пересечь четвертые врата

сновидения самостоятельно, без всякой помощи?

- Сможешь ты это сделать или нет - зависит от духа.

Он резко оборвал тему, и в результате у меня отнюдь не создалось

впечатления, что я смогу достичь и пересечь четвертые врата

самостоятельно.

Затем дон Хуан назначил мне последнюю встречу, для того, чтобы,

как он сказал, устроить мне магические проводы: заключительный пункт в

моей практике сновидения. Он сказал, что мы встретимся с ним в небольшом

городке в Южной Мексике, где жил он и члены его партии магов. Я прибыл

туда после полудня. Мы с доном Хуаном сидели в патио его дома на

каких-то неудобных плетеных стульях, покрытых толстыми подушками. Дон

Хуан посмеивался и подмигивал мне. Стулья были подарком одного из

женских воинов его партии, и мы просто должны были сидеть так, словно

нас ничто не беспокоит, особенно его. Стулья были куплены в Фениксе,

штат Аризона, и с большими сложностями переправлены в Мексику.

Дон Хуан попросил прочесть ему стихотворение Дилана Томаса,

которое, по его словам, в данный момент больше всего подходило к моему

состоянию:

Я стремился уйти

От лжи, подобной шипенью змеи

И непрерывный плач старого ужаса

Становящийся день ото дня все

невыносимее

Стекает через холм в пучину моря...

Я стремился уйти, но я боюсь;

Немного жизни, еще нерастраченной,

может взорваться

В границах старой лжи, горящей на земле,

И, потрескивая в воздухе, оставить меня

полуослепшим.

Дон Хуан встал и сказал, что он собирается прогуляться по площади в

центре города. Он предложил мне присоединиться к нему. Я тут же решил,

что стихотворение как-то ухудшило его настроение, и ему необходимо

развеять его.

Мы дошли до площади, не говоря друг другу ни слова. Несколько раз

мы обошли ее, все еще продолжая молчать. Возле магазинов на улицах,

обращенных в сторону восточной и северной сторон парка, околачивалось

несколько прохожих. Все улицы, окружавшие парк, были вымощены кое-как.

Они были застроены массивными, одноэтажными кирпичными домами с

черепичными кровлями, белыми стенами и окрашенными в синий или

коричневый цвет дверями. На боковой улочке в квартале от площади

угрожающе вздымались над крышей единственной в городе гостиницы высокие

стены громадной колониальной церкви, похожей на марокканскую мечеть.

На южной стороне располагались два ресторана, которые существовали

бок о бок, необъяснимым образом процветая в таком соседстве, хотя в них

готовили практически одни и те же блюда и по одинаковым ценам.

Я наконец нарушил молчание, спросив дона Хуана, не находит ли он

странным, что оба ресторана были практически одинаковыми.

- В этом городе возможно все, - ответил дон Хуан.

Что-то в его голосе вызвало у меня ощущение сильного дискомфорта.

- Почему ты так нервничаешь? - спросил он с серьезным выражением

лица. - Ты знаешь что-нибудь, о чем не говоришь мне?

- Почему я нервничаю? Смешно. Я всегда нервничаю рядом с тобой, дон

Хуан. Иногда сильнее, чем другие.

Казалось, он прилагал значительные усилия, чтобы не рассмеяться.