Карлос Кастанеда

Сила безмолвия (Часть 1)

Дом казался пустым. Не было никаких

признаков, что в нем жили люди. Но я знал, что друзья дон Хуана находятся

в доме. Я чувствовал их присутствие, хотя и не видел их.

Дон Хуан зажег керосиновые лампы, и мы сели за массивный стол.

Казалось, что дон Хуан собирается поесть. Мне было интересно, что он

скажет или сделает, но в этот момент бесшумно вошла женщина и поставила на

стол большую тарелку с едой. Я не был готов к ее появлению, и когда она

вышла из темноты на свет, как бы возникнув из ниоткуда, я непроизвольно

открыл рот.

- Не пугайся, это я, Кармела, - сказала она и исчезла, вновь

растворившись в темноте.

А я все сидел с открытым ртом. Дон Хуан захохотал так сильно, что,

мне кажется, все, кто был в доме, услышали его. Я думал, что они придут

сюда, но никто не появился.

Я попробовал есть, но голодным не был. Тогда я начал размышлять о

женщине. Я не знал ее. То есть я почти узнал ее, но я не мог заставить

свое воспоминание подняться из тумана, который окутывал мои мысли. Я

яростно боролся с самим собой, проясняя свой ум, а когда почувствовал, что

на это потребуется слишком много энергии, то просто сдался.

Сразу после того, как я прервал свое размышление о ней, я начал

переживать странное, цепенящее беспокойство. Сначала мне казалось, что это

темный, массивный дом и безмолвие в нем и вокруг него угнетали меня. Но

потом моя тоска выросла до невероятных размеров, особенно когда я услышал

слабый собачий лай вдалеке. На миг мне показалось, что мое тело вот-вот

должно взорваться. Дон Хуан немедленно вмешался. Он подскочил ко мне и

начал давить мне на спину, пока она не затрещала. Давление на спину

немедленно вызвало облегчение.

Когда я успокоился, то понял, что вместе с беспокойством, которое

почти уничтожило меня, я потерял ясное чувство знания обо всем. Я больше

не мог предвещать того, как дон Хуан выразит словами то, что я знал.

А дон Хуан тем временем начал очень своеобразное объяснение. Сначала

он сказал, что причина беспокойства, заставшего меня врасплох с быстротой

молнии, заключалась во внезапном движении моей точки сборки, вызванным

неожиданным появлением Кармелы и моей неизбежной попыткой передвинуть свою

точку сборки в то место, где я мог бы вспомнить ее полностью.

Он посоветовал мне воспользоваться идеей периодических атак того же

типа беспокойства, и благодаря этому поддерживать движение моей точки

сборки.

- Любое движение точки сборки подобно умиранию, - сказал он. - все в

нас становится несвязным, а потом присоединяется к источнику огромнейшей

силы. Это увеличение энергии чувствуется как уничтожение беспокойства.

- И что же мне делать, когда это случится? - спросил я.

Ничего, - ответил он. - просто жди. Вспышка энергии пройдет. Опасно

не знать, что может случиться с тобой. А когда ты знаешь - это уже не

реальная опасность.

Потом он рассказал о древних людях. Он сказал, что древние люди

знали, и даже более прямым образом, что делать и как лучше обходиться с

этим. Но поскольку они все выполняли очень хорошо, у них начало

развиваться чувство самости, которое дало им веру, что они могут

предсказывать и планировать действия, которые были нужны им для

использования. Так появилась идея об индивидуальном 'я', и это

индивидуальное 'я' начало определять природу и сферу человеческих

поступков.

А когда чувство индивидуального 'я' стало сильнее, люди потеряли

естественную связь с безмолвным знанием. Современный человек, будучи

наследником такого развития, теперь находит себя так безнадежно удаленным

от источников всего, что все, что бы он ни делал, выражает его отчаяние в

яростных и циничных актах самоуничтожения. Дон Хуан утверждал, что причина

отчаяния и цинизма человека заключена в небольшом остатке безмолвного

знания, который остался у него, и этот остаток совершает две вещи:

во-первых, он дает человеку представление о его древней связи с источником

всего, и во-вторых, создает у человека чувство, что без этой связи у него

не будет надежды на мир, удовлетворение и успех.

Мне показалось, что я поймал дон Хуана на противоречии. Я указал ему,

что он говорил мне когда-то, что борьба является естественным состоянием

воина, тогда как мир был аномалией.