я успел поддаться этому образу, глаза
Висенте вспыхнули с какой-о необычайной внутренней яркостью. Он уставился
на меня с комично серьезным лицом и заговорил авторитетно, в профессорской
манере.
- Отвечаю на твой вопрос, - сказал он. - В повышенном сознании нет
ценности выживания, иначе в нем оказалась бы вся человеческая раса. Люди
бегут от него, поскольку войти в него очень трудно. И все же всегда
существует маловероятная возможность того, что обычный человек может войти
в такое состояние. Когда это происходит, он обычно преуспевает в смущении,
порою даже непоправимо.
Все трое разразились хохотом.
- Маги говорят, что повышенное сознание является главным входом в
'намерение', - сказал дон Хуан. - и они именно так его и используют.
Подумай над этим.
Я по очереди осмотрел каждого из них. Мой рот был открыт, и я
чувствовал, что если оставлю его открытым, то в конце концов смогу
разрешить загадку. Я закрыл глаза, и ответ пришел ко мне. Я почувствовал
это. Я не думал о нем. Я не мог бы выразить его словами, как бы сильно не
старался.
- Хорошо, хорошо, - сказал дон Хуан, - ты настиг другое решение
магов, причем самостоятельно, но у тебя еще нет той энергии, чтобы
подравнять его и выразить в словах.
Ощущение, переживаемое мной, было более чем просто неумение выражать
свои мысли, оно было подобно переживанию того, что я забыл давным-давно:
когда я не знал, что же я чувствую, потому что еще не научился говорить, и
следовательно, не имел средств претворять свои чувства в мысли.
- Размышление и точное выражение того, что ты хочешь сказать, требует
несметного количества энергии, - сказал дон Хуан, вдребезги разбив мое
чувство.
Сила моей задумчивости была так велика, что я забыл, с чего она
началась. Я ошеломлено посмотрел на дон Хуана и признался, что понятия не
имею о том, что они или я говорил и делал минутой раньше. Я помнил
инцидент с кожаной веревкой и то, что после этого говорил мне дон Хуан, но
не мог вспомнить чувства, которые переполняли меня буквально секундой
раньше.
- Ты пошел ошибочным путем, - сказал дон Хуан, - ты пытаешься
вспомнить мысли так, как делал это всегда, но сейчас другая ситуация.
Минутой раньше у тебя было всепоглощающее чувство, что ты знаешь что-то
очень особенное. Такие чувства нельзя вспомнить, используя память. Ты
вспомнишь их, когда вновь создашь их 'намерение'.
Он повернулся к Сильвио Мануэлю, который растянулся в кресле, вытянув
ноги под кофейный стол. Сильвио Мануэль пристально посмотрел на меня. Его
глаза были черные как два куска блестящего обсидиана. Без малейшего
движения мышц он издал пронзительный птичий крик.
- Намерение!! - кричал он. - намерение!! Намерение!!
С каждым криком его голос становился все более и более нечеловеческим
и пронзительным. Волосы на задней части моей шеи встали дыбом. По коже
побежали мурашки. Но мой ум, вместо того, чтобы сфокусироваться на испуге,
который я переживал, упорно продолжал вспоминать чувство, которое я имел.
И прежде чем я успел полностью обсмаковать это, чувство возникло и
взорвалось в чем-то еще. Вот тогда я понял не только то, почему повышенное
сознание является входом в 'намерение', я понял, что было самим
'намерением'. И прежде всего я понял, что это знание не может быть
выражено словами. Это знание было здесь для каждого. Его можно было
почувствовать, можно было использовать, но невозможно было объяснить. В
него входили, изменяя уровни сознания, следовательно, повышенное сознание
было дверью или входом. Но даже этот вход невозможен для объяснения. Им
можно было только пользоваться.
Здесь был и другой фрагмент знания, который пришел ко мне в этот день
без какой-либо подготовки: что естественное знание 'намерения' доступно
каждому, но господство над ним принадлежит тем, кто попробовал его.
К этому времени я был ужасно утомлен, вполне вероятно, из-за того,
что мое католическое воспитание оказывало тяжелейшее противодействие. Одно
время я даже верил, что намерение было богом.
Я рассказал об этом дон Хуану, Висенте и Сильвио Мануэлю. Они
рассмеялись. Висенте тем же профессорским тоном сказал, что оно не может
быть богом, поскольку 'намерение'
- Это сила, которая не может быть описана или более менее изображена.
- Не будь нахалом, - сказал