Я не мог поверить тому, что случилось. Сдерживая гнев, я попытался
развязать узел на моей шее. Он был таким маленьким, что кожаные полосы,
казалось, склеились вместе. Стараясь раздвинуть их, я обломал свои ногти.
Потом был приступ неконтролируемого гнева, и я рычал как обессиленный
зверь. Я схватил веревку, накрутил ее на свои предплечья и, уперев ноги в
колонну, рванулся изо всех сил. Но кожа оказалась слишком крепкой для моих
мышц. Я почувствовал себя униженным и напуганным. Страх дал мне момент
трезвости. Я знал, что позволил обманчивой ауре рассудительности дон Хуана
обмануть себя.
Я оценил свою ситуацию так объективно, как только мог, и не увидел
иного средства спасения, как только перерезать кожаную веревку. Я начал
бешено перетирать ее об острый угол колонны. Мне казалось, что если я
успею разодрать веревку, прежде чем кто-нибудь из мужчин выйдет во двор, у
меня появится возможность добежать до машины и удрать отсюда, чтобы
никогда не возвращаться вновь.
Я пыхтел и потел, я все тер и тер веревку, пока мне не осталось
совсем немного. И вновь уперев ноги в колонну и обмотав веревку вокруг
предплечий, я отчаянно рванул ее. Веревка лопнула, а сила рывка откинула
меня на спину, и я кувырком влетел в дом.
Когда я с треском влетел в открытую дверь, дон Хуан, Висенте и
Сильвио Мануэль стояли посреди комнаты и аплодировали мне.
- Какое драматичное возвращение, - сказал Висенте, помогая мне
встать, - ты одурачил меня. Я не думал, что ты способен на такие вспышки.
Дон Хуан подошел ко мне и развязал узел, освобождая мою шею от куска
обмотанной веревки.
Меня трясло от страха, напряжения и гнета. Дрожащим голосом я спросил
дон Хуана, зачем он так издевается надо мной. Они засмеялись и на миг
показались совсем не грозными.
- Мы хотели проверить тебя и определить, к какому типу мужчин ты
действительно относишься, - сказал дон Хуан.
Он подвел меня к одной из кушеток и вежливо предложил присесть.
Висенте и Сильвио Мануэль сели в кресла, а дон Хуан опустился на другую
кушетку лицом ко мне.
Я нервно рассмеялся, но больше не опасался за свою ситуацию, и не
боялся дон Хуана и его друзей. Все трое смотрели на меня с откровенным
любопытством. Висенте не мог перестать улыбаться, хотя и делал отчаянные
усилия казаться серьезным. Сильвио Мануэль, рассматривая меня, ритмично
потряхивал головой. Его глаза остановились на мне и были расфокусированы.
- Мы связали тебя, - продолжал дон Хуан, - чтобы узнать, какой ты -
ласковый, терпеливый, безжалостный или же хитрый. Мы не нашли в тебе ни
одной из этих вещей. Скорее всего, ты просто выдающаяся индульгирующая
личность, как я и говорил.
- Если бы ты не индульгировал в своем неистовстве, ты, конечно же,
заметил бы, что грозный узел на веревке вокруг твоей шеи был фальшивым.
Это застежка. Висенте придумал этот узел, чтобы дурачить своих друзей.
- Ты яростно разорвал веревку. Безусловно, ты не ласков, - сказал
Сильвио Мануэль.
Секунду они сидели в молчании, потом расхохотались.
- У тебя нет ни безжалостности, ни хитрости, - продолжил дон Хуан. -
если бы они у тебя были, ты легко бы расстегнул оба узла и убежал с ценной
веревкой. У тебя нет и терпения. Имей его, ты скулил бы и кричал до тех
пор, пока не увидел бы, что у стены лежат садовые ножницы, которыми можно
перерезать веревку в два счета и уберечь себя от мук и перенапряжения.
- Тебя нельзя научить быть неистовым и тупым. Ты уже такой. Но ты
можешь научиться быть безжалостным, хитрым, терпеливым и ласковым.
Дон Хуан объяснил мне, что безжалостность, хитрость, терпение и
ласковость были сутью 'выслеживания'. Они были основаниями, которым, со
всеми их ответвлениями, надо обучаться аккуратно и тщательно.
Все это он, конечно, адресовал мне, но говоря, смотрел то на Висенте,
то на Сильвио Мануэля, которые слушали его с величайшим вниманием и время
от времени в согласии кивали головами.
Он несколько раз подчеркнул, что обучение 'выслеживанию' - одно из
наиболее трудных дел, которые совершают маги. И он настаивал, что не имеет
значения тот факт, что они сами обучают меня 'выслеживанию', не имеет
значения и то, что я верю в противоположное, есть только безупречность,
которая диктует их поступки.
- Будь уверен, мы знали, что делаем. Наш бенефактор, нагваль Хулиан,
видел