которое прославляет жизнь, смерть и смех. Он имел в
виду отрывок из поэмы Хосе Горотиса 'Смерть без конца'.
Женщина-нагваль вручила мне книгу и я прочел тот отрывок, который
всегда нравился дону Хуану и дону Хенаро.
О, какая слепая радость,
Какое огромное желание
Пользоваться воздухом, которым мы дышим,
Ртом, глазом, рукой.
Какое горячее нетерпение
Потратить абсолютно всего себя
В одном единственном взрыве смеха.
О, эта оскорбительная выскочка смерть,
Которая убивает нас издалека,
Дотянувшись к нам через удовольствие,
Которое мы находим
В ничтожной ласке
В чашке чая...
Обстановка для стихотворения была захватывающей. Я ощутил озноб.
Ко мне подошли Эмилито и курьер Хуан Тума. Они не сказали ни слова. Их
глаза сияли, как черный мрамор. Все их чувства, казалось, были
сфокусированы в их глазах. Курьер Хуан Тума очень мягко сказал, что
когда-то в своем доме он ввел меня в мистику мескалито и что это было
предшественником другого случая в колесе времени, когда он хотел бы
ввести меня в полную и окончательную тайну.
Эмилито сказал, как если бы его голос был эхом Хуана Тумы, что они
оба уверены, что я выполню свою задачу. Они будут ждать, потому что
когда-нибудь я присоединюсь к ним. Курьер Хуан Тума добавил, что орел
свел меня с партией нагваля Хуана Матуса как со спасительной командой.
Они обняли меня еще раз и оба прошептали, что я должен верить в самого
себя. После курьеров ко мне подошли женщины-воины. Каждая обнимала
меня и шептала мне на ухо свои лучшие пожелания. Женщина-нагваль
подошла ко мне последней. Она села и держала меня между колен, будто я
был ребенок. Она излучала привязанность и чистоту. У меня перехватило
дыхание.
- 169 -
Мы поднялись и обошли комнату. Мы разговаривали относительно
нашей судьбы. Силы, которые невозможно измерить, привели нас к этому
кульминационному моменту. Преклонение, которое я чувствовал, было
неизмеримым, и такова же была моя печаль. Затем она открыла мне
частичку правила, которое относится к трехзубчатому нагвалю. Она была в
состоянии крайнего возбуждения и в то же время она была спокойна. Ее
интеллект был безупречен и в то же время она не пыталась рассуждать о
чем бы то ни было. Ее последний день на земле поглощал ее. Она
наполнила меня своим настроением. Казалось, что вплоть до этого
момента я не вполне понимал финальность нашей ситуации. Пребывание на
левой стороне обуславливало так, что непосредственный текущий момент
заслонял все остальное, и это делало практически невозможным для меня
предвидеть дальше этого момента, однако воздействие ее настроения
захватило значительную часть и моего правостороннего сознания вместе с
его способностью предчувствовать те ощущения, которые придут потом. Я
сообразил, что больше не увижу ее никогда. Это было невыносимо.
Дон Хуан говорил мне, что на левой стороне нет слез и воин не
может больше плакать и единственным выражением боли является дрожь,
которая приходит откуда-то из самых глубин вселенной, как если бы одна
из эманаций орла была болью. Дрожь воина бесконечна. Пока
женщина-нагваль разговаривала со мной и держала меня, я ощутил эту
дрожь. Она обняла меня руками за шею и прижала свою голову к моей. Я
думал, что она выкручивает меня, как тряпку. Я почувствовал, как что-то
выходит из моего тела или из ее тела в мое. Моя боль была столь
интенсивной и затопила меня так быстро, что я взбесился. Я упал на пол
вместе с женщиной-нагваль, все еще обнимавшей меня. Я подумал, как во
сне, что, видимо, ушиб ей лоб при нашем падении. Наши лица были покрыты
кровью. Кровь залила ей глаза.
Дон Хуан и дон Хенаро быстро подняли меня. Они держали меня. По
мне проходили неудержимые судороги, подобные схваткам. Женщины-воины
окружили женщину-нагваль; они выстроились в один ряд посередине
комнаты; к ним присоединились мужчины. Через мгновение между ними
образовалась явная энергетическая цепь. Этот ряд проходил передо мной.
Каждый из них подходил на секунду и останавливался передо мной, не
разрывая ряда при этом, будто они находились на конвейере, который нес
их и останавливал каждого на секунду