которую испытывало старое тело, подражая молодости. Она
перешагнула линию, чтобы помочь ему и разделаться со всем этим; она
хотела ехать домой.
В тот момент, когда она пересекла линию, дон Хуан сделал
невероятный прыжок и заскользил над крышей дома. Женщина-нагваль
сказала, что он летел, как огромный бумеранг. Когда он приземлился
рядом с ней, она упала на спину. Ее испуг превосходил все, что она
когда-либо испытывала, но таким же было и ее возбуждение от того, что
она была свидетельницей такого чуда. Она даже не спрашивала, каким
- 123 -
образом он выполнил такой великолепный подвиг. Ей хотелось побежать
обратно к своей машине и мчаться домой. Старик помог ей подняться и
извинился за то, что подшутил над ней. В действительности, сказал он,
танцором являлся он сам и его полет над домом как раз и был его танцем.
Он спросил ее, обратила ли она внимание на направление его полета. Она
повела рукой против часовой стрелки. Он отечески погладил ее по голове
и сказал, что это очень примечательно, что она была столь внимательна.
Затем он сказал, что она, возможно, повредила себе спину при
падении и он не может отпустить ее просто так, не убедившись, что все в
порядке. Он смело распрямил ей плечи, поднял ее подбородок и затылок,
как бы указывая, как распрямить спину. Затем он нанес ей мощный шлепок
между лопатками, буквально выбив весь воздух у нее из легких. Какое-то
мгновение она не могла дышать и потеряла сознание.
Придя в себя, она увидела, что оказалась внутри его дома. Из носа
у нее шла кровь, в ушах звенело, дыхание было ускоренным, глаза она не
могла сфокусировать. Он посоветовал ей делать глубокие вдохи на счет 8.
Чем дольше она дышала, тем больше все прояснялось.
Она рассказывала мне, что в какой-то момент вся комната
засветилась. Все засияло желтоватым светом. Она застыла и больше не
могла дышать глубоко; желтый свет к тому времени так сгустился, что
стал напоминать туман, затем туман превратился в желтоватую паутину. В
конце концов он рассеялся, но весь мир оставался еще некоторое время
однородно желтоватым.
Затем дон Хуан заговорил с ней. Он вывел ее из дома и показал ей,
что весь мир разделен на две половины: левая сторона была чистой, а
правая затянута желтоватым туманом. Он сказал ей, что чудовищно
думать, будто мир познаваем или что мы сами являемся познаваемыми. Он
сказал ей, что то, что она воспринимает, загадка, неразрешимая задача,
которую можно воспринимать лишь со смирением и почтением. Затем он
открыл ей правило. Ее ясность мысли была столь интенсивной, что она
поняла все, что он говорил. Правило казалось ей само собой разумеющимся
и очевидным. Он объяснил ей, что две половины человеческого существа
полностью отдельны и чтобы сорвать печать и пройти с одной стороны на
другую, требуется огромная дисциплина и целеустремленность. Двойные
существа имеют огромное преимущество: состояние двойственности
позволяет легко передвигаться между отделами на правой стороне.
Невыгодность положения двойственных существ в том, что, имея два
отдела, они оседлы, консервативны и боятся перемены. Дон Хуан сказал
ей, что его намерением было заставить ее передвинуться из ее крайнего
правого отдела в ее более светлый и острый левый отдел правой стороны,
но вместо этого по какой-то необъяснимой причине его удар послал ее
через всю ее двойственность из ее повседневного крайнего правого отдела
в ее крайний левый отдел. Он 4 раза пытался вернуть ее назад к обычному
состоянию осознания, но безуспешно, однако его удары помогли ей
включать и выключать по желанию свое восприятие стены тумана.
Хотя у дона Хуана и не было такого намерения, он был прав, говоря,
что та линия была односторонней границей для нее. Перейдя ее однажды,
она, точно так же как и Сильвио Мануэль, уже никогда не вернулась.
Когда дон Хуан свел женщину-нагваль и меня лицом к лицу, никто из
нас не знал о существовании другого, однако мы мгновенно почувствовали,
что знакомы друг с другом.
Дон Хуан знал по своему опыту, что равновесие, которое двойные
существа испытывают в компании друг друга, неописуемо и уж слишком
коротко. Он сказал нам, что мы были сведены вместе силой,
невосприемлимой для нашего разума,