нас к большому дому. Горда, Лидия и
Бениньо уже ели. Они даже заказали пищу для нас. Я не был голоден.
Паблито, Нестор и Бениньо были в оцепенении. Жозефина ела с
удовольствием. За столом царило мрачное молчание. Каждый избегал моего
взгляда, когда я пытался начать разговор.
После завтрака мы прошли к тому дому. Никто не произнес ни слова.
Я постучал и, когда дама открыла мне, объяснил, что мне хочется
показать ее дом своим друзьям. Она секунду колебалась.
Горда дала ей немного денег и извинилась за то, что мы беспокоим
ее.Жозефина отвела нас прямо в заднюю половину дома. Я не видел этой
части дома, когда был здесь в прошлый раз.
Там был мощеный дворик с комнатами, расположенными вокруг него.
Громоздкий сельскохозяйственный инвентарь хранился в крытых коридорах.
У меня было такое чувство, что я уже видел этот дворик, когда тут не
было этого хлама. С каждой стороны дворика было по две комнаты.
Нестор, Паблито и Бениньо, казалось, были на грани того, чтоб физически
заболеть. Горда обливалась потом. Она села с Жозефиной в альков в
одной из стен, в то время, как Лидия с Розой вошли в одну из комнат.
Внезапно Нестор, казалось, захотел что-то найти и вошел в другую
комнату. Так же сделали и Паблито с Бениньо.
Я остался один с дамой - хозяйкой дома. Я хотел заговорить с ней,
задать вопросы, спросить, знала ли она Сильвио Мануэля, но я не смог
наскрести энергии для разговора. Мой живот, казалось, завязывался
узлами. С моих рук капал пот.
Что подавляло меня, так это ощутимая печаль, тоска по чему-то
отсутствующему, несформулированному.
Я не мог этого вынести. Я уже собирался попрощаться с дамой и
выйти из дома, когда ко мне подошла Горда. Она прошептала, что нам
следует посидеть немного в большой комнате, примыкающей к холлу,
отделенному от дворика. Комната была видна с того места, где мы
стояли. Мы пошли туда и вошли внутрь. Это была очень большая комната,
пустая, с высоким сводчатым потолком, темная и хорошо проветриваемая.
Горда позвала в комнату всех. Дама посмотрела на нас, но сама внутрь
не вошла. Каждый, казалось, в точности знал, где ему следует сидеть.
Хенарос уселись справа от двери в одной стороне комнаты, а Горда и
сестренки сели слева, с другой стороны. Они уселись вплотную к стенам.
Хотя мне хотелось бы сесть рядом с Гордой, я сел в центре комнаты. Это
место казалось мне правильным. Я не знаю, почему, но наши места,
казалось, определял какой-то высший порядок. Пока я там сидел, волна
странных чувств напала на меня. Я был пассивен и расслаблен. Я сам
себе казался экраном движущихся картин, где проецировались чужие
чувства печали и тоски. Однако не было ничего, что я мог бы узнать, как
точную память. Мы оставались в этой комнате более часа. К концу я уже
чувствовал, что готов открыть источники неземной печали, заставлявшей
меня плакать почти неконтролируемо. Но затем, так же невольно, как мы
там уселись, мы встали и покинули дом. Мы даже не поблагодарили даму и
не попрощались с нею.
На площади мы сгрудились вместе. Горда сразу же заявила, что
поскольку она бесформенна, то она все еще несет ответственность. Она
сказала, что занимает такую позицию из-за тех заключений, к которым она
пришла в доме Сильвио Мануэля. Горда, казалось, ждала замечаний.
- 50 -
Молчание остальных было для меня невыносимо. Я должен был сказать
что-нибудь в конце концов.
- К каким заключениям ты пришла в этом доме, Горда? - Спросил я.
- Думаю, все знают, к каким, - высокомерным тоном сказала она.
- Мы этого не знаем, - сказал я, - никто пока ничего не сказал.
- Мы знаем, что нам и не надо разговаривать, - сказала Горда.
Я настаивал на том, что такие важные вещи я не могу принять так
просто, как само собой разумеющееся. Нам надо поговорить о наших
чувствах. Что касается меня самого, то все, что я оттуда вынес, это
опустошительное чувство печали и отчаяния.
- Нагваль Хуан Матус был прав, - сказала Горда. - Мы должны были
посидеть в том месте, чтобы освободиться. Я свободна теперь. Я не
знаю, что произошло, но что-то было снято с меня, пока я там сидела.
Трое женщин с ней согласились. Трое мужчин - нет. Нестор сказал,
что он был на грани того, чтобы