Карлос Кастанеда

Дар орла (Часть 1)

то, куда я собираюсь везти всех вас и

что я собираюсь там с вами делать.

- Соледад говорила мне, что мы поедем на север до самой границы, -

сказала Горда. - А некоторые из нас, пожалуй, еще дальше на север. Но

ты не поедешь с нами. У тебя другая судьба.

Горда на минуту задумалась. Ее лицо скривилось от попытки привести

мысли в порядок.

- Соледад сказала, что ты возьмешь меня, чтобы я выполнила свое

предназначение. Я - единственная из всех нас, кто находится на твоем

попечении.

Должно быть, по моему лицу разлилась тревога. Она улыбнулась:

- Соледад сказала мне также, что ты закрыт заглушкой, - продолжала

Горда, - но что иногда ты бываешь нагвалем. Все остальное время, по

словам Соледад, ты подобен сумасшедшему, у которого временами

проясняется сознание, а затем он опять возвращается к своему безумию.

Донья Соледад подыскала очень подходящие слова, чтобы описать

меня, такие, которые я мог понять. Должно быть, по ее мнению, у меня

был такой проблеск сознания, когда я знал, что пересек параллельные

линии. Тот же самый момент, однако, по моим собственным стандартам, был

самым абсурдным. Мы с доньей Соледад были явно на разных уровнях

мышления.

- Что еще она говорила тебе? - Спросил я.

- Она говорила, что я должна заставить себя вспомнить, - сказала

Горда. - Она совсем выдохлась, пытаясь поднять на поверхность мою

память, именно поэтому она не могла поподробнее заняться тобой.

Горда поднялась. Она была готова к выходу. Я повел ее прогуляться

по городу. Она, казалось, была очень счастлива. Она ходила с места на

место, наблюдая за всем, насыщая свои глаза миром. Дон Хуан давал мне

такую картину. Он говорил, что воин ждет и что он знает, чего он ждет,

а пока он ждет, то насыщает свои глаза миром. Для него окончательное

выполнение задачи воина было радостью. В тот день в Оасаке Горда

следовала учению дона Хуана буквально.

В конце дня после захода солнца мы уселись на скамейке дона Хуана.

Первыми показались Паблито, Бениньо и Жозефина, а через несколько минут

к нам присоединились и остальные трое. Паблито уселся между лидией и

Жозефиной, положив свои руки им на плечи. Они опять переоделись в свою

старую одежду.

Горда поднялась и начала рассказывать им о месте силы.

Нестор рассмеялся над ее словами и остальные к нему

присоединились.

- Никогда больше ты не заставишь подпасть нас под твое начальство,

- сказал Нестор. - Мы свободны от тебя. Прошлой ночью мы пересекли

границы.

Горду это не затронуло, но остальные рассердились. Я громко

сказал, что хочу поподробнее узнать о тех границах, которые мы

- 46 -

пересекли прошлой ночью. Нестор объяснил, что это относится только к

ним. Горда не согласилась. Казалось, они были на грани схватки. Я отвел

Нестора в сторону и велел ему рассказать о границах.

- Наши чувства создают границы вокруг чего угодно, - сказал он. -

Чем больше мы любим, тем сильнее границы. В данном случае мы любили

свой дом. Прежде чем уехать, нам пришлось забрать свои чувства назад.

Наши чувства к своему дому доходили до вершины гор на западе нашей

долины. Это была наша граница, и когда мы пересекли вершины гор, зная,

что никогда не вернемся назад, мы эти границы сломали.

- Я тоже знал, что никогда не вернусь туда, - сказал я.

- Ты не любил эти горы так, как любили мы, - сказал Нестор.

- Это еще нужно посмотреть, - загадочно бросила Горда.

- Мы были под ее влиянием, - сказал Нестор, поднявшись и указывая

на Горду. - Она держала нас всех за шиворот. Теперь я вижу, насколько

мы были глупы в отношении ее. Мы не можем плакать над разлитым молоком,

но мы больше не попадемся.

Лидия и Жозефина присоединились к Нестору и Паблито. Бениньо и

Роза смотрели так, как будто вся стычка их совершенно не касается.

В этот момент у меня опять был проблеск уверенности и

авторитетного предвидения. Я поднялся и без всякого сознательного

желания заявил, что я беру все руководство на себя и освобождаю Горду

от каких-либо обязанностей делать замечания и представлять свои идеи в

дальнейшем, как единственное решение. Когда я закончил, то был

шокирован своей собственной смелостью. Все, включая Горду, были