не мог
вернуть ее назад. Когда же они принесли тебя обратно, ты был почти
мертв.
Молчание, последовавшее за ее словами, было гнетущим. Я уже боялся
что-нибудь спрашивать.
- Я не могу вспомнить, чего ради она отправилась туда и кто принес
тебя обратно, - продолжала Жозефина. - Я помню, что ты был болен и не
узнавал меня больше. Эта глупая Горда клянется, что она не знала тебя,
когда ты впервые вошел в этот дом несколько месяцев назад. Я узнала
тебя сразу. Я помнила, что ты нагваль, который заболел. Ты хочешь
что-то узнать? Я думала, что эти женщины просто развлекаются, и
мужчины точно так же, особенно этот глупый Паблито. Они-то должны
помнить, ведь они были там.
- А ты помнишь, где мы были? - Спросил я.
- Не помню, - сказала Жозефина, - однако я узнала бы это место,
если бы ты меня туда привез, когда мы все были там, нас обычно называли
пьяницами, потому что мы там легко хмелели. У меня в голове было
меньше тумана, чем у всех, поэтому я помню довольно хорошо.
- Кто называл нас пьяницами? - Спросил я.
- Не тебя. Только нас, - ответила Жозефина. - Я не помню, кто,
наверное, нагваль Хуан Матус.
Я посмотрел на них, и каждый из них отводил глаза.
- Мы подходим к концу, - пробормотал Нестор, как бы говоря сам с
собой, - наш конец уже смотрит нам в глаза.
Казалось, он был на грани слез.
- Я должен был бы быть рад и горд, что мы прибыли к концу, -
продолжал он. - И все же я печален. Не можешь ли ты это объяснить,
нагваль?
Внезапно всех охватила печаль. Даже дерзкая Лидия опечалилась.
- Что с вами случилось? - Спросил я. - О каком конце вы говорите?
- Я думаю, что каждый знает, что это за конец, - сказал Нестор. -
В последнее время у меня странные ощущения. Что-то зовет нас, а мы не
отпускаемся. Мы цепляемся.
Паблито, как истинный кавалер, сказал, что Горда, единственная
среди нас, не цепляется ни за что. Все остальные, заверил он меня,
безнадежные эгоисты.
- Нагваль Хуан Матус сказал, что, когда придет время идти, мы
получим знак, - сказал Нестор, - что-то такое, что нам действительно
нравится, выступит вперед и позовет нас.
- Он сказал, что это не обязательно будет что-то большое, -
добавил Бениньо, - любое, все, что нам нравится, может сгодиться.
- Для меня знак придет в форме оловянных солдатиков, которых у
меня никогда не было, - сказал мне Нестор, - отряд оловянных
солдатиков, конных гусар, явится, чтобы забрать меня. А чем это явится
для тебя?
Я вспомнил, что дон Хуан говорил мне однажды, что смерть может
стоять позади чего угодно, даже позади точки в моем блокноте, потом он
дал мне некоторую метафору моей смерти.
Я рассказал ему, что однажды, гуляя по бульвару Голливуда в
Лос-Анжелесе, я услышал звуки трубы, игравшей старый идиотский
популярный мотив. Музыка исходила из магазина грампластинок на этой
улице. Никогда я не слышал более приятного звука. Я был захвачен им. Я
- 40 -
был вынужден присесть на паребрик. Медный звук трубы попадал мне прямо
в мозг.
Я его ощущал над своим правым виском. Он ласкал меня, пока я не
опьянел от него. Когда он умолк, я знал, что нет способа когда-нибудь
повторить это ощущение, и у меня было достаточно отрешенности, чтобы не
броситься в магазин и не купить эту пластинку вместе со
стереопроигрывателем, чтобы проигрывать ее.
Дон Хуан сказал, что это было знаком, который был дан мне силами,
управляющими судьбами людей. Когда придет мое время покинуть этот мир в
какой бы то ни было форме, я услышу тот же самый звук трубы и тот же
самый идиотский мотив, исполняемый тем же самым трубачом.
Следующий день был суматошным днем для них. Казалось, им нужно
было сделать бесчисленное множество дел. Горда сказала, что все их
заботы были личными и должны выполняться каждым из них без всякой
помощи. Я был рад остаться один. У меня тоже были дела. Я поехал в
ближайший городок, который так сильно нарушил мое спокойствие. Я
подъехал прямо к тому дому, который имел такую притягательную силу для
меня и для Горды. Я постучал в дверь. Открыла дама. Я сочинил историю,
что жил в этом доме ребенком и хочу взглянуть на этот дом опять. Она
была очень доброжелательной женщиной. Она провела