подчеркнуто сильно приказал мне
действовать так, словно ничего не произошло и вручил мне мой блокнот. Я не
заметил в своей спешке, что обронил его.
- Что там произошло, дон Хуан? - спросил я наконец. - У тебя было
свидание со знанием, - сказал он, указывая
движением подбородка на темный край пустынного чапараля. -я повел тебя
туда, потому что я мельком заметил ранее, что знание бродило вокруг дома.
Можно сказать, что знание знало о том, что ты приезжаешь и ожидало тебя.
Вместо того, чтобы встречаться с ним здесь, я считал, что с ним следует
встретиться на месте силы. Затем я сделал тебе испытание, чтобы посмотреть,
достаточно ли у тебя личной силы, чтобы изолировать ее от всех остальных
окружающих нас вещей. Ты сделал прекрасно.
- Подожди минутку, - запротестовал я. - я видел силуэт человека,
прячущегося за кустом, а затем я видел огромную птицу.
- Ты не видел человека! - сказал он с ударением. - не видел ты и птицы.
Силуэт в кустах и то, что полетело к нам, была бабочка. Если ты хочешь быть
точным, употребляя термины магов, но очень смешным в своих собственных
терминах, то ты можешь сказать, что сегодня у тебя было свидание с бабочкой.
Знание - это бабочка.
Он взглянул на меня пристально. Свет лампы создавал странные тени на
его лице. Я отвел глаза.
- Возможно, у тебя будет достаточно личной силы, чтобы разгадать эту
загадку сегодня ночью, - сказал он. - если не сегодня ночью, то может быть
завтра. Вспомни, ты мне еще должен шесть дней.
Дон Хуан поднялся и прошел на кухню в задней части дома. Он взял лампу
и поставил ее к стене на короткий круглый чурбан, который он использовал как
табурет. Мы уселись на полу друг против друга и поели бобов с мясом из
горшка, который он поставил перед нами. Ели мы в молчании.
Время от времени он бросал на меня отрывистые взгляды и, казалось,
готов был засмеяться. Его глаза были как две щелки. Когда он смотрел на
меня, то слегка приоткрывал их, и влага в уголках отражала свет лампы.
Казалось,он использовал свет для того, чтобы создавать зеркальные отражения.
Он играл с этим, покачивая головой почти незаметно каждый раз, когда
останавливал глаза на мне. Эффектом была захватывающая игра света. Я осознал
его маневры после того, как он использовал их пару раз. Я был убежден, что
он действует так, имея в уме определенную цель я почувствовал себя обязанным
спросить об этом.
- Для этого у меня есть далеко идущая причина, - сказал он ободряюще. -
я успокаиваю тебя своими глазами. Ты уже больше не нервничаешь, не так ли?
Я должен был признать, что чувствую себя очень хорошо. Мелькание света
в его глазах не было угрожающим и ни в коей мере не раздражало и не пугало
меня.
- Как ты успокаиваешь меня своими глазами? - спросил я. Он повторил
незаметные покачивания головы. Его глаза действительно отражали свет
керосиновой лампы. - Попробуй сделать это сам, - сказал он спокойно и
положил себе еще еды. - ты сможешь успокаивать сам себя. Я попробовал качать
головой. Мои движения были неуклюжи.
- Болтая головой таким образом ты себя не успокоишь. Скорее ты
добьешься головной боли. Секрет состоит не в качании головой, а в том
чувстве, которое приходит к глазам из района внизу живота. Именно оно
заставляет голову качаться.
Он потер район живота. Когда я закончил есть, я прислонился к груде
дров и пустых мешков. Я попытался имитировать его качание головой. Дон Хуан,
казалось, забавлялся бесконечно. Он смеялся и хлопал себя по ляжкам.
Затем внезапный звук прервал его смех. Я услышал странный глубокий
звук, подобный постукиванию по дереву, который исходил из чапараля. Дон Хуан
поднял свой подбородок, сделав мне знак оставаться алертным.
- Это бабочка зовет тебя, - сказал он без всяких эмоций в голосе.
Я вскочил на ноги. Звук тотчас прекратился. Я посмотрел на дона Хуана в
поисках объяснений. Он сделал комический жест беспомощности, пожимая
плечами.
- Ты еще не закончил своего свидания, - добавил он. Я сказал ему, что
чувствую себя недостойным и что лучше я уеду домой и вернусь тогда, когда
буду чувствовать себя сильнее.
- Ты говоришь чепуху, - бросил он. - воин берет свою судьбу, какой она
бы ни была, и принимает ее в абсолютном смирении. Он в смирении принимает
то, чем он является не для того, чтобы сожалеть, не