Карлос Кастанеда

Сказка о силе (Часть 1)

что выбор места был единственной вещью, которую мы

можем обсуждать, а поскольку я не знаю, почему я его выбрал, то и говорить в

сущности не о чем. Он критиковал, не сердясь, мое желание рассматривать все

разумно, как ненужное индульгирование. Он сказал, что более просто и более

эффективно просто действовать, не подыскивая объяснения, и что разговаривая

о моем опыте и думая о нем, я его рассеиваю.

Через несколько моментов он сказал, что нам нужно покинуть это место,

потому что я его испортил, и что оно становится все более вредным для меня.

Мы покинули рынок и прошли до парка Алядема. Я был утомлен и плюхнулся

на скамейку. Только тогда мне пришло в голову взглянуть на свои часы. Было

двадцать минут одиннадцатого. Мне пришлось сделать действительное усилие,

чтобы сконцентрировать свое внимание. Я не помнил точного времени, когда я

встретился с доном Хуаном. Я подсчитал, что это было, должно быть, около

десяти, никак не более десяти минут заняло у нас пройти от рынка до парка.

Неуточненными оставались только десять минут.

Я рассказал дону Хуану о своих подсчетах. Он улыбнулся. У меня была

уверенность, что его улыбка скрывала его недовольство мною, однако на его

лице не было ничего, что бы могло выдать такое чувство.

- Ты считаешь меня безнадежным идиотом, не правда ли, дон Хуан?

- Ага, - сказал он и вскочил на ноги. Его реакция была столь

неожиданной, что я тоже вскочил одновременно с ним.

- Расскажи мне в точности, какие по твоему мнению я имею чувства, -

сказал он с ударением.

Я ощущал, что знаю его чувства. Казалось, я чувствую их сам. Но когда я

попытался высказать их, я ощутил, что понял, что не могу о них говорить.

Разговор требовал громадных усилий.

Дон Хуан сказал, что у меня еще недостаточно сил для того, чтобы

'видеть' его. Но я определенно могу видеть достаточно, чтобы самому найти

подходящее объяснение того, что случилось.

- Не смущайся, сказал он, - расскажи мне в точности, что ты 'видишь'.

У меня была внезапная странная мысль, очень похожая на те мысли,

которые мне обычно приходили в голову перед тем, как заснуть. Это была более

чем мысль. Полная картина - было бы лучшим названием ее. Я видел табло, на

котором были различные персонажи. Один был мужчина, сидевший прямо передо

мной на подоконнике. Пространство позади подоконника было расплывчатым, но

сам подоконник и мужчина были кристально ясными. Он смотрел на меня. Его

голова была слегка повернута влево, так что фактически он смотрел на меня

искоса. Я видел как движутся его глаза, чтобы удерживать меня в фокусе.

Правым локтем он опирался о подоконник. Рука его была сжата в кулак, а мышцы

напряжены. Слева от мужчины была другая картина на табло. Это был летающий

лев. То-есть голова и грива были львиными, а нижняя часть его тела

принадлежала курчавому белому французскому пуделю.

Я уже готов был остановить свое внимание на нем, когда мужчина издал

чмокающий звук губами и высунул голову и туловище из окна. Появилось все его

тело, как будто что-то его выталкивало. Секунду он висел, цепляясь за раму

кончиками пальцев, раскачиваясь как маятник, затем он отпустился.

Я испытал в своем собственно теле ощущение падения. Это не было

кувырканьем вниз, а было мягким снижением, а затем плавным парением. Человек

ничего не весил. Некоторое время он оставался на месте, а затем исчез из

виду, как если бы неконтролируемая сила всосала его через трещину в табло.

Секунду спустя он опять появился в окне, искоса глядя на меня. Правая рука

его опиралась о раму, только на этот раз он помахивал мне, прощаясь.

Замечанием дона Хуана было, что мое 'видение' было слишком сложным.

- Ты можешь действовать лучше, - сказал он. - ты хочешь, чтобы я

объяснил тебе, что случилось. Что ж, я хочу, чтобы ты использовал свое

'видение' для этого. Ты видел, но видел ерунду. Информация подобного рода

бесполезна для воина. Слишком много времени уйдет на то, чтобы разобраться

что есть что. 'Видение' должно быть прямым, потому что воин не может тратить

своего времени на то, чтобы расшифровывать увиденное им самим. Видение это

видение, потому что оно прорывается через всю эту ерунду.

Я спросил его, не думает ли он, что мое видение было в действительности

только галлюцинацией. Он был убежден, что это было видением из-за сложности