возможное к тому, чтоб воспрепятствовать
выполнению этой задачи.
-- Сюда может входить,- сказал дон Хуан , - раздумывание о бессмыслице
всего этого, наплывы меланхолии или даже депрессия с позывом к самоубийству.
Я однако так далеко не зашел. Мой опыт был скорее на светлой,
комической стороне. Тем не менее результат бывал одинаково разочаровывающим.
Каждый раз, когда я собирался взглянуть на руки во сне, случалось что-нибудь
необычное. Я или начинал летать, или мой сон превращался в ночной кошмар,
или же просто приходило очень приятное ощущение телесного возбуждения. Все
во сне выходило далеко за рамки 'нормального', если говорить о живости сна,
и поэтому сон ужасно затягивал. Мое первоначальное намерение наблюдать за
своими руками бывало забыто в свете новой ситуации.
Однажды ночью, совершенно неожиданно, я нашел свои руки во сне. Я видел
во сне, что иду по незнакомой улице иностранного города и внезапно я поднял
руки и поместил их перед лицом. Казалось, что что-то внутри меня самого
сдалось и позволило мне смотреть на тыльную сторону своих рук.
Инструкции дона Хуана состояли в том, что как только вид моих рук
станет расплываться или меняться на что-либо еще, я должен перевести свой
взгляд с рук на любой другой элемент окрестности в моем сне. В этом
конкретном сне я перенес свой взгляд на здание в конце улицы. Когда вид
здания начал туманиться, я сконцентрировал свое внимание на других
элементах, входящих в мой сон. Конечным результатом была невероятно ясная и
стройная картина пустынной улицы в каком-то неизвестном заграничном городе.
Дон Хуан заставил меня продолжать рассказывать о других опытах в
сновидении. Мы разговаривали долгое время.
В конце моего отчета он поднялся и пошел в кусты. Я тоже поднялся. Я
нервничал. Это было ничем не обоснованное ощущение, поскольку ничто не
возбуждало ни страха, ни заботы. Дон Хуан вскоре вернулся, он заметил мое
возбуждение.
- Успокойся, - сказал он, слегка взяв меня за руку. Он усадил меня и
положил мне на колени блокнот. Он уговаривал меня писать. Его аргументом
было то, что я не должен беспокоить место силы ненужными чувствами страха
или колебания.
- Почему я стал так нервничать? - спросил я. - Это естественно, -
сказал он. - чему-то внутри тебя угрожает твоя деятельность в сновидениях.
До тех пор, пока ты не думал об этой деятельности, с тобой было все в
порядке. Но теперь, когда ты свои действия раскрыл, ты готов упасть в
обморок.
- У каждого воина свой собственный способ сновидения. Каждый способ
различен. Единственно, что у нас есть у всех общее, так это то, что мы
разыгрываем хитрые трюки для того, чтобы заставить самих себя отступиться.
Противоядием будет настойчиво продолжать попытки, несмотря на все эти
барьеры и разочарования.
Он спросил меня затем, могу ли я выбирать тему для сновидения. Я
сказал, что не имею ни малейшей идеи относительного того, как это сделать.
- Объяснение магов, относительно того, как отбирать тему для
сновидения, - сказал он, - состоит в том, что воин выбирает тему
сознательно, удерживая изображение в своем уме, в то время как он выключает
свой внутренний диалог. Другими словами, если он способен на какое-то время
о том, что он хочет в сновидении, даже если это ему удается лишь на секунду,
желаемая тема придет. Я уверен, что ты это сделал, хотя и не осознавал
этого.
Последовала длинная пауза, а затем дон Хуан начал нюхать воздух.
Казалось, он прочищает свой нос. Три или четыре раза он с силой выдохнул
через ноздри, мышцы его живота сокращались рывками, которые он контролировал
делая короткие, маленькие вдохи.
- Мы больше не будем говорить о сновидении, - сказал он. - Это может
стать у тебя навязчивой мыслью. Если в чем-нибудь можно добиться успеха, то
успех должен приходить легко, с небольшим количеством усилий, но без стресса
или навязчивых идей.
Он поднялся и прошел к краю кустов. Нагнувшись, он всмотрелся в листву.
Казалось, он что-то рассматривает в листьях, не подходя к ним слишком
близко.
- Что ты делаешь? - спросил я, не способный сдержать свое любопытство.
Он повернулся ко мне, улыбнулся и поднял брови.
- Кусты полны странных вещей, - сказал он и сел снова. Его тон был
таким спокойным, что он испугал меня больше, чем если