Карлос Кастанеда

Второе кольцо силы (Часть 1)

а потом упал вниз. Ты немного поднялся, а затем

продвинулся на небольшое расстояние от края, после чего

упал.

- Но мы действительно прыгнули в своих телах? - спросил

- Ну да, я не думаю, что это можно сделать другим

способом, - сказал он и засмеялся.

- Может быть, это была иллюзия? - спросил я.

- Что ты хочешь выяснить, маэстро? - спросил он сухим

тоном.

- Я хочу узнать, что в действительности случилось, -

сказал я.

- На тебя, случайно, не нашло помрачение, как на

Паблито? - сказал Нестор с блеском в глазах.

Я попытался объяснить ему природу моего недоумения в

связи с прыжком. Он не выдержал и перебил меня. Паблито

вмешался, чтобы призвать его к порядку, и они стали

пререкаться. Паблито прекратил спор, обойдя вокруг стола,

полусидя на своем стуле.

- Нестор не видит дальше своего носа, - сказал он мне.

- То же самое и Бениньо. Ты ничего не получишь от них. По

крайней мере, мои симпатии остались на твоей стороне.

Паблито захохотал, заставив свои плечи дрожать, и

закрыл свое лицо шляпой Бениньо.

Что касается меня, то вы оба прыгнули, - сказал мне

Нестор, внезапно взорвавшись. - Хенаро и Нагваль не оставили

вам другого выбора. Это было их искусство - загнать вас и

затем подвести вас к единственным воротам, которые были

открыты. Так вы двое бросились через край. Это было то, чему

я был свидетелем. Паблито говорит, что он ничего не ощущал,

это сомнительно. Я знаю, что он прекрасно все сознавал, но

он избрал ощущать и говорить, что он не сознавал.

- Я действительно не сознавал, - сказал мне Паблито

тоном оправдания.

- Возможно, - сказал Нестор сухо. - но я сам сознавал и

я видел, как ваши тела сделали то, что они должны были

сделать - прыгнули.

- Утверждения Нестора вовлекли меня в странное

умонастроение. Все это время я искал подтверждения того, что

я испытал сам. Но когда я получил его, я осознал, что оно

ничего не меняет. Одно дело было знать, что я прыгнул, и был

испуганным тем, что я воспринимал, и другое - найти

согласованное подтверждение. Я понял тогда, что одно не

имеет необходимой корреляции с другим. Я думал все это

время, что наличие кого-то другого, кто подтвердит, что я

испытал этот прыжок, освободит мой интеллект от его сомнения

и страхов. Я ошибся. Вместо этого я стал еще более

беспокоен, еще более вовлечен в эту проблему.

Я начал объяснять Нестору, что я приехал, чтобы увидеть

их обоих специально для того, чтобы получить их подтвержде-

ние того, что я прыгнул, - мое умонастроение изменилось и я

в действительности не хочу больше разговаривать об этом. Оба

они начали говорить одновременно, и в этот момент мы

вступили в трехсторонний спор. Паблито доказывал, что он

ничего не сознавал, Нестор кричал, что Паблито индульгирует,

а я говорил, что не хочу больше ничего слышать о прыжке.

Мне впервые стало совершенно ясно, что никто из нас не

имел спокойствия и самоконтроля. Никто из нас не хотел

уделить другому свое нераздельное внимание, как делали дон

Хуан и дон Хенаро. Так как я был неспособен поддерживать

какой-либо порядок в нашем обмене мнениями, я погрузился в

свои собственные размышления.

Я всегда думал, что единственным изъяном, который мешал

мне полностью войти в мир дона Хуана было мое настаивание на

разумном объяснении всего, но присутствие Нестора и Паблито

дало мне новое прозрение внутрь самого себя. Другим моим

изъяном была моя неуверенность. Как только я сходил с

надежных рельсов здравого смысла, я не мог верить самому

себе и становился устрашенным внушительностью того, что

раскрывалось передо мной. Поэтому я оказался не в состоянии

поверить в то, что я прыгнул в пропасть.

Дон Хуан настаивал на том, что центральной проблемой

мага является восприятие, и в соответствии с этим он и дон

Хенаро во время нашей последней встречи инсценировали

великолепную катароическую драму на вершине горы. После

того, как они заставили меня произнести слова благодарности

в громких ясных выражениях каждому, кто когда-либо помогал

мне, меня пронизало воодушевление. В этом пункте они

захватили все мое внимание и повели мое тело к восприятию

единственного возможного акта в пределах своей системы

соотношений: прыжка в пропасть. Этот прыжок был,