устрашающую ведьму
Соледад. Он посмотрел на меня глазами, залитыми слезами и
сказал, что эта отвратительная женщина - не его мать. Она ни
в коем случае не могла быть его Мануэлитой.
Он неудержимо рыдал. Я не знал, что сказать. Его
эмоциональный взрыв был таким неподдельным, а его заявления
такими правдивыми, что на меня нахлынула волна сентиме-
нтальности. Мысля, как средний цивилизованный человек, я
должен был согласиться с ним. Это безусловно выглядело, как
несчастье, для Паблито, что его путь пересекся с путем дона
Хуана и дона Хенаро.
Я положил руку ему на плечо и сам чуть не заплакал.
После долгого молчания он встал и вышел в заднюю часть дома.
Я услышал, как он прочищает свой нос и умывает лицо в бадье
с водой. Когда он вернулся, он был спокойнее. Он даже
улыбался.
- Не пойми меня неправильно, маэстро, - сказал он. - я
никого не виню за то, что случилось со мной. Это была моя
судьба. Хенаро и Нагваль действовали, как безупречные воины,
какими они и были. Я просто слаб, вот и все. Я потерпел
неудачу при выполнении своего задания. Нагваль сказал, что
моим единственным шансом избежать нападения этой устрашающей
ведьмы было овладеть четырьмя ветрами и сделать их своими
четырьмя странами света. Но я потерпел неудачу. Эти женщины
были в сговоре с этой ведьмой Соледад и не захотели помочь
мне. Они хотели моей смерти.
Нагваль также сказал мне, что, если я потерплю неудачу,
у тебя самого не останется никаких шансов. Он сказал, что
если она убьет тебя, я должен спасаться бегством ради
спасения своей жизни. Он сомневался, что я успею добраться
даже до дороги. Он сказал, что, располагая твоей силой и
тем, что эта ведьма уже знает, она будет бесподобной.
Поэтому, когда я почувствовал, что потерпел неудачу в
попытке овладеть четырьмя ветрами, я считал себя пропащим.
И, разумеется, я возненавидел этих женщин. Но сегодня,
маэстро, ты принес мне новую надежду.
Я сказал ему, что его чувства к его матери очень
глубоко затронули меня. Я был, фактически, сильно потрясен
тем, что случилось, но я сильно сомневаюсь, что принес ему
какую-то надежду.
- Принес! - воскликнул он с большой убежденностью. - я
чувствовал себя ужасно все это время. Кому угодно станет не
по себе, если тебя начнет преследовать собственная мать с
топором в руках. Но теперь она выбыла из игры благодаря тебе
и тому, что ты сделал.
- Эти женщины ненавидят меня, потому что они убеждены,
что я трус. В их тупой башке не укладывается, что мы разные.
Ты и эти четыре женщины отличаетесь от меня, свидетеля и
Бениньо в одном важном отношении. Все вы пятеро были
практически мертвыми до того, как Нагваль нашел вас. Он
говорил нам, что однажды ты даже пытался покончить с собой.
Мы были не такие. Мы были благополучными, жизнерадостными и
счастливыми. Мы противоположны вам. Вы отчаявшиеся люди, мы
- нет. Если бы Хенаро не встретился на моем пути, я был бы
сегодня счастливым плотником. Или может быть, я уже умер бы.
Это не имеет значения. Я делал бы то, что мог, и это было бы
прекрасно.
Его слова ввергли меня в любопытное состояние. Я должен
был признать, что он прав в отношении того, что эти женщины
и я сам действительно были отчаявшимися людьми. Если бы я не
встретил дона Хуана, я, несомненно, умер бы, но я не мог
сказать, как Паблито, что чувствовал бы себя прекрасно в
любом случае. Дон Хуан дал жизнь и энергию моему телу и
свободу моему духу.
Утверждения Паблито заставили меня вспомнить нечто, что
дон Хуан сказал мне однажды, когда мы говорили об одном
старом человеке, моем друге. Дон Хуан сказал очень
выразительно, что жизнь или смерть этого старого человека не
имеют абсолютно никакого значения. Я ощутил легкое
раздражение, т.к. подумал, что дон Хуан хватил через край. Я
сказал ему, что само собой разумеется, что жизнь и смерть
этого человека не имеют никакого значения, т.к.,
по-видимому, ничто в мире не может иметь какого-либо
значения, кроме как лично для каждого из нас самих.
- Ты сам сказал это! - воскликнул он и засмеялся. - это
в точности то, что я имел в виду. Жизнь и смерть этого
старого человека не имеют значения для него лично. Он мог бы
умереть в 1929 или в 1950, или мог бы жить до 1995 года. Это
не имеет значения. Все одинаково неинтересно для него.
Моя жизнь