тоже выбежала из дому и стала около моей машины,
смущенно глядя на меня.
Я шагнул к ней и спросил ее, не дон ли Хуан сказал ей
сделать это. Она кивнула утвердительно. Я спросил ее, нет ли
его поблизости. Она сказала, что нет.
- Расскажи мне все, - сказал я.
Она рассказал мне, что она только следовала
распоряжениям дона Хуана. Он велел ей изменить свое существо
в воина, чтобы помочь мне. Она заявила, что она ожидала
годы, чтобы выполнить это обязательство.
- Я очень сильная сейчас, - сказала она мягко. - как
раз для тебя. Но ты невзлюбил меня в моей комнате, не так
ли?Я пустился в объяснения, что дело не в этом, что я
учитывал лишь свои чувства к Паблито; затем я осознал, что я
не отдаю себе никакого отчета в том, что я говорю.
Донья Соледад, казалось, поняла мое замешательство и
сказала, что наш инцидент должен быть забыт.
- Ты, должно быть, голоден, - сказала она оживленно, -
я приготовлю тебе что-нибудь поесть.
- Ты мне ничего не объяснила, - сказал я. - я буду
откровенным с тобой, - я не хотел бы оставаться здесь ни за
что на свете. Ты пугаешь меня.
- Ты обязан принять мое гостеприимство, раз речь идет
только о чашке кофе, - сказала она спокойно. - ну, давай
забудем то, что случилось.
Она сделала жест, приглашающий идти в дом. В этот
момент я услышал громкое рычание. Пес стоял, глядя на нас,
как будто понимая, о чем идет речь.
Донья Соледад фиксировала на мне самый пугающий
пристальный взгляд. Затем она смягчила его и улыбнулась.
- Не допускай, чтобы мои глаза беспокоили тебя, -
сказала она. - по правде говоря, я старая. В последнее время
у меня бывают головокружения. Я думаю, что мне нужны очки.
Она разразилась смехом и стала дурачиться, глядя через
свернутые кольцом пальцы, как будто они были очками.
- Старая индейская женщина в очках! Это будет
посмешище, - сказала она, хихикая.
Тогда я принял решение грубо удалиться отсюда без
всяких объяснений. Но перед отъездом отсюда я хотел оставить
некоторые вещи для Паблито и его сестер. Я открыл багажник
машины, чтобы достать подарки, которые я привез им. Я
наклонился глубоко в него, чтобы достать сначала два пакета,
которые были уложены против стенки заднего сидения, за
запасной камерой. Я взял один и уже приготовился взять
другой, как вдруг я ощутил легкую пушистую лапу на затылке.
Я непроизвольно вскрикнул и стукнулся головой об открытую
крышку. Я обернулся, чтобы посмотреть. Давление пушистой
лапы не позволяло мне повернуться полностью, но я смог
мельком заметить серебристую руку или лапу, нависающую над
моей шеей. Я изогнулся в панике, метнулся прочь от багажника
и упал ни сидение с пакетом в руке. Все тело у меня
сотрясалось, мускулы ног, сжались и я непроизвольно вскочил
и побежал прочь.
- Я не собиралась напугать тебя, - сказала донья
Соледад извиняющимся тоном, когда я наблюдал за ней с
расстояния десяти футов.
Она показала мне ладони своих рук в жесте капитуляции,
как бы заверяя меня, что то, что я ощутил, не было ее рукой.
- Что ты сделала со мной? - спросил я, пытаясь говорить
спокойно и отрешенно.
Она казалась совершенно озадаченной и растерянной. Она
пробормотала что-то и встряхнула головой, словно не могла
сказать это или не знала, о чем я говорю.
- Ну ладно, донья Соледад, сказал я, подойдя ближе к
ней, - не разыгрывай трюков со мной.
Казалось, она вот-вот расплачется. Я хотел утешить ее,
но какая-то часть меня сопротивлялась. После краткой паузы я
сказал ей, что я ощущал и видел.
- Это действительно ужасно! - сказала она пронзительным
голосом. Очень детским жестом она закрыла свое лицо правым
предплечьем. Я подумал, что она плачет. Я подошел к ней и
попытался было обнять своей рукой ее плечо. Я не мог
заставить себя сделать это.
Я остановился перед ней, чтобы посмотреть ей в лицо. Я
мог видеть ее черные сияющие глаза и часть ее лица за рукой.
Она не плакала. Она улыбалась.
Я отскочил назад. Ее улыбка ужасала меня. Мы оба долго
стояли неподвижно. Она продолжала закрывать свое лицо, но я
мог видеть ее глаза, которые наблюдали за мной.
Когда я стоял там, почти парализованный страхом, я
ощущал крайнюю подавленность. Я оказался в безвыходном
положении. Донья Соледад была колдуньей. Мое тело знало