не знаю. Он принюхался к нему 4-5 раз короткими
вздохами, как собака. Затем он провозгласил, что его нос
сказал ему, что это готовила ла Горда. Он спросил меня,
пробовал ли я это, и когда я сказал, что закончил есть как
раз перед его приходом, он взял миску с полки и положил себе
огромную порцию. Он очень убедительно порекомендовал мне,
чтобы я ел еду, приготовленную только ла Гордой, и чтобы
пользовался только ее миской, как делает он сам.
Я сказал ему, что ла Горда и сестрички подавали мне еду
в темной миске, которую они держали на полке отдельно от
других. Он сказал, что эта миска принадлежала Нагвалю. Мы
вернулись к столу. Он ел очень медленно и совершенно не
разговаривая. Его полная поглощенность едой заставила меня
осознать, что все они делали точно так же: они ели в полном
молчании.
- Ла Горда - великая повариха, - сказал он, когда
кончил есть. - она обычно кормила меня. Это было много лет
тому назад, когда она еще не ненавидела меня, до того, как
она стала ведьмой, я имею в виду - толтеком.
Он взглянул на меня с искоркой в глазах и подмигнул.
Я почувствовал себя обязанным объяснить ему, что ла
Горда не производит на меня впечатления человека, способного
ненавидеть кого бы то ни было. Я спросил его, знает ли он,
что она потеряла свою форму.
- Это полный вздор! - воскликнул он.
Он уставился на меня, как бы оценивая мой удивленный
взгляд, а затем закрыл лицо рукой и захихикал, как смущенный
ребенок.
- Ну хорошо, она действительно сделала это, - добавил
он. - она просто великолепна.
- Почему же тогда ты не любишь ее?
- Я собираюсь рассказать тебе кое-что, маэстро, потому
что я верю тебе. Неверно, что я совершенно не люблю ее. Она
- самая лучшая. Она - женщина Нагваля. Просто я действую
таким образом с нею, потому что я люблю, чтобы она баловала
меня, и она делает это. Она никогда не раздражает меня. Я
могу делать, что угодно. Иногда меня захватывает, мною
овладевает физическое возбуждение, и я хочу отколотить ее.
Когда это случается, она просто отходит в сторону, как это
обычно делал Нагваль. В следующий момент она даже не помнит,
что я сделал. Это настоящий бесформенный воин для тебя. Она
ведет себя точно так же со всеми. Но остальные все мы -
сущий кошмар. Мы по-настоящему плохие. Те три ведьмы
ненавидят нас, а мы в ответ ненавидим их.
- Вы маги, Паблито, неужели вы не можете прекратить все
эти пререкания?
- Безусловно, мы можем, но мы не хотим. Чего ты
ожидаешь от нас - чтобы мы были братьями и сестрами?
Я не знал, что сказать.
- Они были женщинами Нагваля, - продолжал он. - и, тем
не менее, все ожидали, что я возьму их. Как, к дьяволу, я
должен был сделать это?! Я сделал попытку с одной из них и
вместо того, чтобы помочь мне, ублюдочная ведьма чуть не
убила меня. В результате теперь все эти бабы остерегаются
меня, словно я совершил преступление. Все, что я сделал,
было выполнением инструкции Нагваля. Он сказал мне, что я
должен вступить в интимную связь с каждой из них, по
очереди, пока я не смогу владеть всеми ими вместе. Но я не
смог вступить в интимную связь даже с одной.
Я хотел спросить его о матери, донье Соледад, но я не
смог придумать способа, чтобы вовлечь его в разговор на эту
тему. Мы минуту молчали.
- Ты ненавидишь их за то, что они пытались сделать с
тобой? - внезапно спросил он.
Я увидел свой шанс.
- Нет, ничуть, - сказал я. - ла Горда объяснила мне их
мотивы. Однако нападение доньи Соледад было очень жутким. Ты
часто видишься с ней?
Он не ответил. Он смотрел в потолок. Я повторил свой
вопрос. Тут я заметил, что его глаза полны слез. Его тело
беззвучно сотрясалось от конвульсивных рыданий.
Он сказал, что у него когда-то была прекрасная мать,
которую я мог еще, несомненно, помнить. Ее имя было
Мануэлита, святая женщина, которая поставила на ноги двух
детей, работая, как мужчина, чтобы поддерживать их. Он
испытывал самое глубокое благоговение к той матери, которая
любила и растила его. Но в один ужасный день его судьба
исполнилась и он имел несчастье встретить Хенаро и Нагваля
и, действуя совместно, они разрушили его жизнь.
Очень эмоциональным тоном Паблито сказал, что эти два
дьявола взяли его душу и душу его матери. Они убили его
Мануэлиту и уставили вместо нее эту