моими. Ее утверждение, которое обычно не имело
другого значения, помимо того, что она имела в виду, или
того, которое я вложил в него, имело специальное качество
катарсистического свойства. Оно заставило меня разразиться
мыслями. Сразу включились мои обычные интеллектуальные
размышления. Я ощутил, что я подскочил в воздух, как если бы
мысли сами по себе имели энергию.
Первая мысль, которая пришла мне в голову, была та, что
олли являются реальными существами, как я предчувствовал, не
смея сознаться даже самому себе. Я видел их, ощущал их и
общался с ними. Я впал в эйфорию. Я обнял ла Горду и стал
объяснять ей свою интеллектуальную дилемму. Я видел олли без
помощи дона Хуана и дона Хенаро, и этот акт все перевернул
во мне. Я рассказал ла Горде, что однажды, когда я сообщил
дону Хуану, что я видел одного из олли, он засмеялся и
настоятельно посоветовал мне не принимать себя так серьезно
и не придавать значения тому, что я видел.
Я никогда не хотел верить в то, что я галлюцинирую, но
я также не хотел допускать существования олли. Моя разумная
подоплека была непреклонной. Я не мог заполнить этот пробел.
На этот раз, однако, все было иначе, и мысль, что на этой
земле действительно имеются существа, которые принадлежат
другому миру и вместе с тем не чужды земле, была более того,
что я мог вынести. Я сказал ла Горде, полушутя, что тайно я
буду считать все сумасшествием. Это освободило бы некоторую
часть меня от сокрушительной ответственности за перестройку
своего понимания мира. Ирония заключалась в том, что я не
мог бы более желать перестройки моего понимания мира, а
именно, на интеллектуальном уровне. Но это не было
достаточным. И это было моим непреодолимым препятствием всю
дорогу, моим ужасным изъяном. Я желал заигрывать с миром
дона Хуана, будучи убежденным наполовину, поэтому я был
квази-магом. Все мои усилия были не больше, чем бессмысле-
нным стремлением отгородиться интеллектом, словно я
находился в академии, где можно заниматься этим самым
занятием от 8.00 до 17.00, а потом, основательно устав,
идешь домой. Дон Хуан обычно говорил в виде шутки, что
расположив мир самым прекрасным и понятным образом, грамотей
в 5 часов вечера уходит домой, чтобы забыть свои прекрасные
построения.
Когда ла Горда готовила для нас еду, я лихорадочно
работал над своими заметками. После еды я ощущал себя еще
более расслабленным. Ла Горда была в наилучшем расположении
духа. Она паясничала, как обычно делал дон Хенаро, имитируя
мои жесты во время писания.
- Что ты знаешь об олли? - спросил я.
- Только то, что говорил мне Нагваль, - ответила она. -
он сказал, что олли являются силами, которые маг научится
контролировать. У него внутри горлянки было два олли, так же
и Хенаро.
- Как они держали их в своих горлянках?
- Никто не знает этого. Все, что Нагваль знал, это что
прежде, чем обуздать олли, надо найти очень маленькую
безупречную горлянку с горлышком.
- Где можно найти такую горлянку?
- Где угодно. Нагваль оставил мне указания, что если мы
останемся в живых после нападения олли, мы должны начать
искать безупречную горлянку, которая должна быть величиной с
большой палец левой руки. Такой размер имела горлянка
Нагваля.
- Ты видела его горлянку?
- Нет. Никогда. Нагваль сказал, что горлянка такого
рода не находится в мире людей. Она подобна маленькому
узелку, который сложно распознать, свисающему с их поясов. Но
если ты смотришь на нее преднамеренно, то ничего не увидишь.
За горлянкой, как только она найдена, следует ухаживать
с большой заботой. Обычно маги находят горлянки, подобные
тем, что на виноградных лозах в лесах. Они снимают их и
высушивают, а затем выдалбливают. А потом маги сглаживают их
и полируют. Как только у мага появляется горлянка, он должен
подсунуть ее олли и заманить их, чтобы они жили там. Если
олли соглашаются, то горлянка исчезает из мира людей и олли
становятся помощниками мага. Нагваль и Хенаро могли
заставить своих олли сделать все, что требовалось. Вещи сами
по себе не могут ничего сделать. Такова, например, посылка
ветра, чтобы он гнал меня, или посылка цыпленка, чтобы он
бегал внутри блузы Лидии.
Я услышал своеобразный длительный шипящий звук, который
я слышал в доме доньи Соледад двумя днями раньше. На этот
раз я знал,