Карлос Кастанеда

Второе кольцо силы (Часть 1)

свинцовая латка на желтой светимости остальных

частей тела.

Нагваль залатал тебя, меня и Соледад. Но он предоставил

нам самим вернуть обратно сияние, светимость.

- Как он залатал нас?

- Он маг, он что-то положил в ваши тела. Он заменил

нас. Мы больше не являемся теми же самыми. Латка - это то,

что он положил туда сам.

- Но как он положил это туда и что это такое?

- То, что он положил в наши тела, была его собственная

светимость, и он сделал это при помощи своей руки. Он просто

проникал в наши тела и оставлял там свои волокна. Он сделал

это со всеми своими шестью детьми и с Соледад. Все мы - одно

и тоже. За исключением Соледад, она - нечто другое.

Ла Горда, казалось, не желала продолжать. Она

заколебалась и начала запинаться.

- Что собой представляет донья Соледад? - настаивал я.

- Это очень трудно объяснить, - сказала она после

длительных уговоров. - она такая же, как ты и я, и тем не

менее, она отличается. Она имеет такую же самую светимость,

но она не с нами. Она идет в противоположном направлении.

Прямо сейчас она больше всего подобна тебе. Оба вы имеете

латки, которые выглядят, как свинец. Моя латка исчезла, и я

снова полное светящееся яйцо. Поэтому я и сказала, что ты и

я будем в точности такие же самые в один прекрасный день,

когда ты снова станешь полным. То, что делает нас в данный

момент почти такими же самыми - это светимость Нагваля и тот

факт, что оба мы идем в том же направлении и то, что мы оба

были пустыми.

- Как полный человек выглядит для мага? - спросил я.

- Как светящееся яйцо, состоящее из волокон, - сказала

она. - все волокна являются полными, они выглядят, как

струны, туго натянутые струны. Это выглядит так, как если бы

струны были тугие, как барабан.

С другой стороны, у пустого человека волокна оборваны

на краях дыры. Если у него было много детей, то волокна

вообще не похожи на волокна. Эти люди выглядят, как два

светящихся участка, разделенных чернотой. Это ужасное

зрелище. Нагваль заставил меня в и д е т ь таких людей,

когда мы однажды были в городе в парке.

- Как ты думаешь, почему Нагваль никогда не говорил мне

обо всем этом?

- Он говорил тебе все, но ты никогда не понимал его

точно. Когда он осознал, что ты не понимаешь его, того, что

он говорит, он бывал вынужден изменять тему. Твоя пустота

препятствует твоему пониманию. Нагваль сказал, что для тебя

совершенно естественно не понимать. Когда человек становится

неполным, он действительно пуст; как тыква-горлянка, из

которой вынуть внутренности. Для тебя не имело значения,

сколько раз он говорил тебе, что ты пустой, настолько не

имело значения, что он даже разъяснял это тебе. А ты никогда

не знал, то он имеет в виду, или, еще хуже, ты не хотел

знать.

Ла Горда вступила на опасную почву. Я попытался отвлечь

ее другим вопросом, но она отклонила его.

- Ты любишь одного маленького мальчика и ты не хочешь

понять, то Нагваль имеет в виду, - сказала она обвиняюще. -

Нагваль сказал мне, что ты имеешь дочь, которую ты никогда

не видел, и что ты любишь того маленького мальчика. Одна

взяла твое острие, другой захватил тебя. Ты сплотил их

вместе.

Я должен был прекратить писание. Я выполз из пещеры и

встал. Я начал спускаться вниз по крутому уклону к дну

лощины. Ла Горда следовала за мной. Она спросила меня, не

расстроился ли я из-за ее прямоты. Я не хотел врать.

- А как ты думаешь? - спросил я.

- Ты кипишь от злости! - воскликнула она и хихикнула с

непосредственностью, которую я наблюдал только у дона Хуана

и дона Хенаро.

Она, по-видимому, едва не потеряла равновесия и

ухватилась за мою левую руку. Чтобы помочь ей спуститься на

дно лощины, я поднял ее за талию. Я думал, что она не могла

весить больше 100 фунтов. Она поджала свои губы, как обычно

делал дон Хенаро и сказала, что ее вес 115 фунтов. Мы оба

одновременно рассмеялись. Это был момент прямого

непосредственного общения.

- Почему ты даешь себе труд так много говорить о таких

вещах? - спросила она.

Я сказал ей, что когда-то у меня был маленький мальчик,

которого я безмерно любил. Я ощутил повелительную нужду

рассказать ей о нем. Какая-то крайняя необходимость, выше

моего понимания, заставила меня открыться этой женщине,

которая была совершенно неизвестна мне.