как ни странно, не мешал мне слушать: шум был
сильным, но не заглушал никаких других звуков. Было так,
словно я слышал шум какой-то частью меня, иной, чем мои уши.
Через мое тело прокатилась горячая волна. И тогда я вспомнил
нечто такое, что я никогда не видел. Было так, будто мной
овладела чужая память.
Я вспомнил, как Лидия подтягивалась на двух
горизонтальных красных веревках, когда она ходила по стене.
Она фактически не ходила. Она фактически скользила на
толстом пучке линий, которые она держала своими ногами. Я
вспомнил, что видел, как она часто и тяжело дышала открытым
ртом после усилий, затраченных на подтягивание красноватых
веревок. Причина, по которой я не смог удержать свое
равновесие в конце ее демонстрации, состояла в том, что я
в и д е л ее, как свет, который носился вокруг комнаты так
быстро, что у меня закружилась голова, он тянул меня в
области около пупка.
Я вспомнил действия Розы и Жозефины. Роза в
действительности висела, держась своей левой рукой за
длинные вертикальные красноватые волокна, которые выглядели,
как лозы, ниспадающие с темной крыши. Правой рукой она так
же держалась за какие-то вертикальные волокна, которые,
по-видимому, придавали ей устойчивость. Она также держалась
за те же волокна пальцами ног. В конце своей демонстрации
она была похожа на фосфоресценцию на крыше. Линии ее тела
перестали выделяться.
Жозефина прятала себя за какими-то линиями, которые,
казалось, выходили из пола. Своим поднятым предплечьем она
сдвигала линии вместе, чтобы они расположились на такой
ширине, чтобы скрыть ее туловище. Ее раздутые одежды играли
роль большой подпорки, они каким-то образом сжали ее
светимость. Одежды были громоздки только для глаза, который
смотрел. В конце своей демонстрации Жозефина, подобно Лидии
и Розе, была просто пятном света. Я мог в уме переключаться
с одного воспоминания на другое.
Когда я рассказал им о своих существующих вилах памяти,
сестрички посмотрели на меня с недоумением. Ла Горда была
единственная, которая, по-видимому, поняла, что случилось со
мной. Она с неподдельным удовольствием засмеялась и сказала,
что Нагваль был прав, говоря, что я слишком ленив, чтобы
помнить, что я в и д е л , поэтому я заботился только о
том, на что я смотрел.
Возможно и это, думал я про себя, что я бессознательно
отобрал то, что мне помнить? Или все это дело рук ла Горды?
Если это было правильно, что я сначала отобрал то, что
запомнил, а затем высвободил то, что было подвергнуто
цензуре, тогда, должно быть, так же истинно, что я, должно
быть, воспринял намного больше из действий дона Хуана и дона
Хенаро. И тем не менее, я мог припомнить только отобранную
часть моего целостного восприятия тех событий.
- Трудно поверить, - сказал я ла Горде, - что я могу
вспомнить теперь нечто такое, что я вообще не помнил
некоторое время тому назад.
- Нагваль сказал, что каждый из нас может в и-
д е т ь , и тем не менее, мы избираем не помнить того, что
мы в и д и м , - сказала она. - теперь я понимаю, как он
был прав. Все мы можем в и д е т ь , некоторые больше,
чем остальные.
Я сказал ла Горде, что некоторая часть меня знала, что
я наконец-то нашел трансцендентальный ключ. Недостающий
кусочек был вручен мне ими всеми. Но было трудно разобрать,
что это такое.
Она заявила, что только что 'увидела', что я
практически овладел значительной частью искусства
'сновидения' и что я развил свое внимание и, тем не менее, я
был одурачен, сам на себя напускал видимость, что я ничего
не знаю.
- Я уже пыталась рассказать тебе о внимании, -
продолжала она, - но ты знаешь об этом столько же, сколько
знаем мы.
Я заверил ее, что мое знание, по сути, отличается от
их, их знание было бесконечно более эффективным, чем мое.
Поэтому любая вещь, которую они могли сказать мне в связи со
своей практикой, была полезна для меня.
- Нагваль велел нам показать тебе, что с помощью своего
внимания мы можем удерживать образы таким же способом, как
мы удерживаем образы мира, - сказала ла Горда. - искусство
сновидца - это искусство внимания.
Мысли лавиной нахлынули на меня. Я должен был встать и
пройтись по кухне. Затем я снова сел. Мы долго пребывали в
молчании. Я знал, что она имела в виду, когда сказала,