которое я
испытывал на этом заколдованном месте пробудило какие-то
глубоко погребенные эмоции во мне. Я начал говорить о своей
жизни. Я признался, что я никогда не уважал и не любил
никого, даже самого себя, и что я всегда чувствовал себя
врожденно злым, поэтому мое отношение к другим всегда
прикрывалось определенной бравадой и наглостью.
- Верно, - сказал дон Хуан. - ты не любишь себя
совершенно.
Он хохотнул и сказал, что он видел в то время, как я
говорил. Его рекомендацией было, что я не должен сожалеть ни
о чем из того, что я сделал, потому что выделять чьи-то
поступки, как плохие, некрасивые или злые, значило принимать
на себя ничем не обоснованную важность.
Я нервно шевельнулся, и постель из листьев издала
шуршащий звук. Дон Хуан сказал, что если я хочу отдохнуть, я
не должен раздражать свои листья и что я должен подражать
ему, то есть лежать и не делать никаких движений. Он сказал,
что в своем видении наткнулся на одно из моих настроений.
Какое-то время он колебался, видимо подыскивая подходящее
слово и затем сказал, что то настроение, о котором он
говорит, являлось рамкой ума, в которую я постоянно
впрыгиваю. Он объяснил это, как своего рода ловчую дверь,
которая неожиданно открывается и проглатывает меня.
Я попросил его быть более точным. Он сказал, что
невозможно быть конкретным, говоря о 'видении'.
Прежде, чем я смог сказать еще что-либо, он велел мне
расслабиться, но не засыпать, и находиться в состоянии
внимательности так долго, как только смогу. Он сказал, что
постель из струн сделана исключительно для того, чтобы
позволить воину прийти к определенному состоянию покоя и
хорошего самочувствия.
Драматическим тоном дон Хуан заявил, что хорошее
самочувствие являлось состоянием, за которым следует
ухаживать, которое следует холить. Состояние, с которым
следует познакомиться для того, чтобы искать его.
- Ты не знаешь, что такое хорошее самочувствие, потому
что ты никогда не испытывал его, - сказал он.
Я не согласился с ним, но он продолжал настаивать, что
хорошее самочувствие является достижением, которое ищут
сознательно. Он сказал, что единственная вещь, которую я
умел искать, - чувство дезориентации, плохого самочувствия и
замешательства.
Он издевательски засмеялся и заверил меня, что для
того, чтобы выполнить задачу, состоящую в том, чтобы сделать
себя жалким, я вынужден был работать самым интенсивным
образом, и что большим абсурдом является то, что я не понял
возможности работать точно так же для того, чтобы сделать
себя цельным и сильным.
- Трюк состоит в том, на что человек делает ударение, -
сказал он. - мы или делаем себя жалкими, или мы делаем себя
сильными. Количество работы одно и то же.
Я закрыл глаза и опять расслабился, почувствовав, что
парю. Какое-то время мне действительно казалось, что я
двигаюсь сквозь пространство, как лист; хотя это было
бесконечно приятным, ощущение напомнило мне каким-то образом
те времена, когда я бывал больным, когда у меня кружилась
голова и я испытывал ощущение вращения. Я подумал, что я
чего-нибудь съел нехорошее.
Я слышал, что дон Хуан говорит мне, но не делал
никакого усилия прислушаться. Я пытался умственно перебрать
все то, что я съел за сегодняшний день, но не смог
заинтересоваться этим. Казалось, что это не имеет значения.
- Следи за тем, как меняется солнечный свет, - сказал
он.Его голос был ясным. Я подумал, что он похож на воду,
текучий и теплый.
К западу небо было совершенно свободным от облаков, и
солнечный свет был захватывающим. Возможно, тот факт, что
дон Хуан настроил меня, сделал желтоватый отблеск вечернего
солнца поистине величественным.
- Пусть этот отсвет купает тебя, - сказал дон Хуан. -
прежде, чем солнце зайдет сегодня, ты должен стать
совершенно спокойным и восстановленным, потому что завтра
или послезавтра ты собираешься учиться 'неделанию'.
- Учиться не делать что? - спросил я.
- Не думай об этом сейчас, - сказал он. - подожди, пока
мы не окажемся вон в тех горах.
Он указал на какие-то далекие, зубчатые, темные,
угрожающе выглядевшие пики на севере.
Четверг, 12 апреля 1962 года.
Мы достигли горной пустыни вблизи гор во второй
половине дня. Вдалеке темно-коричневые