их поступки имеют
особую силу. В их поступках есть чувство...
Дон Хуан, казалось, потерял нужное слово. Он почесал
виски и улыбнулся. Затем он внезапно поднялся, как если бы
наш разговор был закончен. Я остановил его, чтобы он
закончил то, о чем он говорил мне. Он уселся и сложил губы
бантиком.
- Поступки есть сила, - сказал он. - особенно тогда,
когда человек действует, зная, что эти поступки являются его
последней битвой. Существует особое всепоглощающее счастье в
том, чтобы действовать с полным сознанием того, что этот
поступок вполне может быть твоим самым последним поступком
на земле. Я рекомендую, чтобы ты пересмотрел свою жизнь и
рассматривал свои поступки в этом свете.
Я не согласился с ним. Для меня счастье было в том,
чтобы предполагать, что имеется наследуемая непрерывность
моих поступков и что я смогу продолжать их совершать по
желанию, совершать то, что я делаю в данный момент, особенно
если это мне нравится. Я сказал ему, что мое несогласие было
не просто банальностью, но оно проистекает из того
убеждения, что этот мир и я сам имеем определенную
длительность.
Дона Хуана, казалось, забавляли мои попытки придать
смысл моим мыслям. Он смеялся, качал головой, почесывал
волосы и, наконец, когда я говорил об 'определенной
длительности', бросил на землю свою шляпу и наступил на нее.
Я кончил тем, что рассмеялся над его клоунадой.
- У тебя нет времени, мой друг, - сказал он. - в этом
несчастье человеческих существ. Никто из нас не имеет
достаточно времени. И твоя длительность не имеет смысла в
этом страшном волшебном мире.
- Твоя длительность лишь делает тебя боязливым, -
сказал он. - твои поступки не могут иметь того духа, той
силы, той всеохватывающей силы поступков, выполняемых
человеком, который знает, что он сражается в своей последней
битве на земле. Иными словами твоя длительность не делает
тебя счастливым или могущественным.
Я признал, что боюсь думать о том, что я умру, и
обвинил его в том, что он вызывает огромное беспокойство во
мне своим постоянным разговором о смерти и заботой о ней.
- Но мы все умрем, - сказал он.
Он указал в направлении холмов вдали.
- Там есть нечто, что ожидает меня наверняка, и я
присоединюсь к нему также наверняка, но, может быть, ты
другой, и смерть не ждет тебя совсем?
Он засмеялся над моим жестом отчаяния.
- Я не хочу думать об этом, дон Хуан.
- Почему?
- Это бессмысленно. Если она ждет меня, то почему я
должен об этом заботиться?
- Я не сказал, что ты должен об этом заботиться.
- Что же тогда я должен делать?
- Используй ее, сфокусируй свое внимание на связи между
тобой и твоей смертью. Без сожалений, без печали, без
горевания. Сфокусируй свое внимание на том факте, что у тебя
нет времени, и пусть твои поступки текут соответственно.
Пусть каждый из твоих поступков будет твоей последней битвой
на земле. Только при таких условиях твои поступки будут
иметь законную силу. В этом случае сколько бы ты ни жил, они
будут поступками боязливого человека.
- Разве это так ужасно быть боязливым человеком?
- Нет. Это не так, если ты бессмертен. Но если ты
собираешься умереть, то у тебя нет времени для того, чтобы
быть боязливым просто потому, что твоя боязливость
заставляет тебя хвататься за что-либо такое, что существует
только в твоих мыслях. Это убаюкивает тебя в то время, как
все вокруг спит. Но затем страшный и волшебный мир разинет
на тебя свой рот, как он откроет его на каждого из нас. И
тогда ты поймешь, что твои проверенные пути совсем не
являются проверенными. Быть боязливым не дает нам
рассмотреть и использовать нашу судьбу, как судьбу людей.
- Но это неестественно - жить с постоянной мыслью о
своей смерти, дон Хуан.
- Наша смерть ждет, и вот этот самый поступок, который
мы совершаем сейчас, вполне может быть нашей последней
битвой на земле, - ответил он бесстрастным голосом. - я
называю его битвой потому, что это сражение, борьба.
Большинство людей переходит от поступка к поступку без
всякой борьбы и без всякой мысли. Охотник, напротив,
отмеряет каждый поступок. И, поскольку он обладает глубоким
знанием своей смерти, он совершает поступки взвешено, как
если бы каждый поступок