Карлос Кастанеда

Путешествие в Икстлен (Часть 1)

был жест отчаяния и неверия.

Он резко поднялся. Мы сидели на земле перед его домом.

Почти незаметный кивок его головы был приглашением следовать

за ним.

Мы пошли в пустынный чапараль в южном направлении. Пока

мы шли, он неоднократно упоминал о том, что я должен

осознавать бесполезность моей важности самого себя и моей

личной истории.

- Твои друзья, - сказал он, резко поворачиваясь ко мне,

- Те, кто знал тебя долгое время, ты должен их бросить, и

быстро.

Я подумал, что он сумасшедший, и его настойчивость -

это идиотизм, но ничего не сказал. Он пристально посмотрел

на меня и стал смеяться.

После долгой прогулки мы, наконец, остановились. Я уже

собирался сесть и отдохнуть, но он сказал, чтобы я еще

прошел 50 метров и поговорил с полянкой растений громким и

ясным голосом. Я чувствовал в себе неловкость и сопротивле-

ние. Его чудные требования были более, чем я мог вынести, и

я сказал ему еще раз, что я не могу говорить с растениями,

потому что я чувствую себя смешным. Его единственным

замечанием было то, что мое чувство важности самого себя

безгранично. Он, казалось, внезапно что-то решил и сказал,

что мне не надо разговаривать с растениями до тех пор, пока

я не почувствую, что для меня это легко и естественно.

- Ты хочешь изучать их и в то же время ты не хочешь

делать никакой работы, - обвинил он. - что ты стараешься

делать?

Моим объяснением было то, что я хотел достоверной

информации об использовании растений, и поэтому я просил его

быть моим информатором. Я даже предложил платить ему за его

время и его труды.

- Тебе следовало бы взять деньги, - сказал я. - таким

образом мы оба чувствовали себя бы лучше. Я мог бы тебя

спрашивать обо всем, чего я хочу, потому что ты бы работал

на меня, и я бы платил тебе за это. Что ты думаешь на этот

счет?

Он взглянул на меня с возражением и издал отвратите-

льный звук своим ртом, заставив нижнюю губу и язык

вибрировать с огромной силой при выходе.

- Вот что я думаю об этом, - сказал он и засмеялся

истерически при виде моего крайнего изумления, которое, по

всей видимости, отразилось на моем лице.

Мне было ясно, что он не тот человек, с которым я мог

бы легко справиться. Несмотря на свой возраст, он был

энергичен и невероятно силен. У меня ранее была идея, что,

будучи таким старым, он мог бы быть идеальным 'информатором'

для меня. Старики, как я всегда считал, бывают наилучшими

информаторами, поскольку они слишком слабы, чтобы делать

что-либо еще, кроме как говорить. Однако же дон Хуан не был

жалким субъектом. Я чувствовал, что он неуправляем и опасен.

Друг, который нас свел, был прав. Он был эксцентричным

старым индейцем, и, хотя и не был большую часть времени вне

себя, как рассказывал мой друг, он был еще хуже, он был

сумасшедший. Я почувствовал опять ужасное сожаление и

тревогу, которые я испытывал раньше. Я уж думал, что

преодолел это, и на самом деле у меня не было никаких трудов

совершенно уговорить себя, что я хочу навестить его опять.

Мне в голову проникла мысль, однако, что, может быть, я сам

был немножко сумасшедший, когда я решил, что мне нравится

быть с ним. Его идея о том, что мое чувство собственной

важности являлось препятствием, действительно сильно

повлияло на меня. Но все это было явно только интеллекту-

альным упражнением с моей стороны. В ту же секунду, как

только я столкнулся с его странным поведением, я ощутил

тревогу и захотел уехать.

Я сказал, что считаю, что мы настолько различны, что

нет никакой возможности для наших с ним отношений.

- Один из нас должен измениться, - сказал он, уставясь

в землю. - и ты знаешь, кто.

Он стал мурлыкать мексиканскую народную песню, а затем

поднял голову и взглянул на меня. Его глаза были яростными и

горящими. Я хотел взглянуть в сторону или закрыть глаза, но,

к своему великому изумлению, я не мог прервать его взгляда.

Он попросил меня рассказать ему, что я видел в его

глазах. Я сказал, что ничего не видел, но он настаивал,

чтобы я выразил словами то, что его глаза заставили меня

почувствовать и вспомнить. Я старался дать ему понять, что

единственное, о чем мне его глаза напомнили, так это о моем

замешательстве. Что то, как он на меня смотрит, очень

неудобно.