пищи на столиках с тем условием, что они никого не
рассердят и ничего не разобьют. Их было одиннадцать человек
в возрасте от пяти до двенадцати лет, однако самый старший
держался особняком от остальной группы. Они намеренно
отталкивали его, дразня его частушкой, что у него есть
лобковые волосы и он слишком стар, чтобы находиться среди
них.
После трех дней наблюдения за тем, как они подобно
стервятникам бросались на самые непривлекательные объедки, я
искренне расстроился и покинул город с чувством, что нет
никакой надежды для этих детей, чей мир был уже раздавлен их
каждодневной борьбой из-за куска пищи.
- Ты их жалеешь? - воскликнул дон Хуан вопрошающим
тоном.
- Конечно, жалею, - сказал я.
- Почему?
- Потому что я озабочен благосостоянием окружающих меня
людей. Эти мальчики - дети, а их мир так некрасив и мелок.
- Подожди. Подожди. Как ты можешь говорить, что их мир
н е к р а с и в и м е л о к ? - сказал дон Хуан,
передразнивая мое выражение. - Ты думаешь, что твой мир
лучше, не так ли?
Я сказал, что так и думаю, и он спросил меня, почему. И
я сказал ему, что по сравнению с миром этих детей мой мир
бесконечно более разнообразен и богат развлечениями и
возможностями для личного удовлетворения и развития. Смех
дона Хуана был искренним и дружеским. Он сказал, что я
неосторожен с тем, что я говорю, что у меня нет возможности
измерить богатство и возможности мира этих детей.
Я подумал, что Хуан просто упрямится. Я действительно
думал, что он становится на противоположную точку зрения
просто для того, чтобы раздражать меня. Я искренне верил,
что у этих детей нет ни малейшего шанса для интеллектуа-
льного роста.
Я еще некоторое время отстаивал свою точку зрения, а
затем дон Хуан спокойно спросил меня:
- Разве ты не говорил мне однажды, что по твоему мнению
величайшим достижением для человека будет стать человеком
знания?
Я говорил так и повторил вновь, что, по-моему, стать
человеком знания - это одно из величайших интеллектуальных
достижений.
- Так ты думаешь, что твой очень богатый мир
когда-нибудь поможет тебе стать человеком знания? - спросил
дон Хуан с легким сарказмом.
Я не ответил, и тогда он задал тот же вопрос другими
словами - оборот, который я всегда применял к нему, когда
считал, что он не понимает.
- Другими словами, - сказал он, широко улыбаясь и
очевидно видя, что я осознаю его игру, - могут ли твоя
свобода и твои возможности помочь тебе стать человеком
знания?
- Нет, - сказал я с ударением.
- Тогда как же ты можешь чувствовать жалость к этим
детям? - спросил он серьезно. - любой из них может стать
человеком знания. Все люди знания, которых я знаю, были
детьми, подобными тем, которых ты видел, подъедающими
объедки и вылизывающими столики.
Аргумент дона Хуана дал мне неприятное ощущение. Я не
чувствовал жалости к этим обделенным привелегиями детям
оттого, что им не хватает пищи, но жалел их за то, что по
моим расчетам мир уже приговорил их к интеллектуальной
неадекватности. И, однако же, по расчетам дона Хуана, каждый
из них мог достичь того, что я считал вершиной человеческих
интеллектуальных достижений - стать человеком знания. Мои
причины к тому, чтобы жалеть их, были необоснованы. Дон Хуан
точно поддел меня.
- Может быть, ты и прав, - сказал я. - но как можно
избежать желания, искреннего желания помочь окружающим тебя
людям?
- Как же, ты думаешь, им можно помочь?
- Облегчая их ношу. Самое маленькое, что можно сделать
для окружающих нас людей, так это попытаться изменить их. Ты
ведь и сам занимаешься этим. Разве не так?
- Нет. Этого я не делаю. Я не знаю, что менять, и зачем
менять что-либо в окружающих меня людях.
- А как насчет меня, дон Хуан? Разве ты не учил меня
для того, чтобы я изменился?
- Нет. Я не пытаюсь изменить тебя. Может случиться, что
однажды ты станешь человеком знания - этого никак нельзя
узнать - но это не изменит тебя. Когда-нибудь ты, возможно,
сможешь у в и д е т ь людей в другом плане, и тогда ты
поймешь, что нет способа изменить что-либо в них.
- Что это за другой план виденья людей, дон Хуан?
- Люди выглядят по-другому, если их в и д и ш ь .
Маленький дымок поможет тебе у в и д е т ь людей, как
нити