контролю; я действительно дважды
обошел вокруг рамада сам. Дон Хуан находился рядом, но не
руководил мною и не поддерживал меня. Затем он взял меня под
руку и отвел к канаве с водой. Он усадил меня на край канавы
и приказал мне повелительно пристально смотреть на воду и ни
о чем больше не думать.
Я пытался сфокусировать свой пристальный взгляд на
воде, но ее движение отвлекало меня. Мой ум и мои глаза
начали отклоняться на другие предметы непосредственного
окружения. Дон Хуан потряс мою голову вверх и вниз и
приказал мне снова пристально смотреть только на воду и не
думать вообще. Он сказал, что пристально смотреть на
движущуюся воду было трудно, но что нужно продолжать
пробовать. Я пробовал три раза, и каждый раз я отвлекался
чем-то. Дон Хуан очень упорно тряс мою голову каждый раз.
Наконец, я заметил, что мой ум и мои глаза сфокусировались
на воде; несмотря на ее движение я погрузился в наблюдение
текучести. Вода стала несколько другой. Она, казалось, была
тяжелее и однообразнее бледно-зеленой. Я мог заметить рябь
при ее движении. Рябь была чрезвычайно отчетливой. А затем,
внезапно, у меня появилось ощущение, что я смотрел не на
массу движущейся воды, а на картину воды; я видел перед
своими глазами застывший кусок текущей воды. Рябь была
неподвижной. Я мог рассмотреть каждую частичку ее. Затем она
начала приобретать зеленую фосфоресценцию, и из нее медленно
истекал какой-то густой туман зеленого цвета. Густой туман
расходился по ряби и, когда он двигался, ее зелень
становилась более сверкающей, до тех пор, пока не стала
ослепительным сиянием, которое покрыло все.
Я не знал, как долго я находился у канавы. Дон Хуан не
прерывал меня. Я был погружен в зеленое свечение ряби. Я
чувствовал, что оно все вокруг меня. Оно успокаивало меня. У
меня не было ни мыслей, ни чувств. Все, что у меня было, это
спокойное знание, знание о сверкающей, успокаивающей зелени.
Чрезвычайный холод и сырость было следующей вещью,
которую я стал осознавать. Постепенно я осознал, что я был
погружен в канаву. В этот момент вода попала мне в нос, и я
закашлялся, проглотив ее. У меня в носу был раздражающий
зуд, и я несколько раз чихнул. Я встал и так сильно и звучно
зачихал, что даже пукнул. Дон Хуан захлопал руками и
расхохотался.
Если тело пукает, то оно живое, - сказал он.
Он показал мне следовать за ним, и мы пошли к его дому.
Я думал о сохранении покоя. В некотором отношении я
ожидал, что я буду в особом и мрачном настроении, но, в
действительности, я не чувствовал усталости или меланхолии.
Я чувствовал, скорее, жизнерадостность, и очень быстро
сменил свою одежду. Я стал насвистывать. Дон Хуан любопытно
посмотрел на меня и притворился удивленным; он открыл рот и
выпучил глаза. Его фигура была очень забавной, и я смеялся
немного дольше, чем требовалось.
- Ты шутишь, - сказал он и засмеялся очень сильно сам.
Я объяснил ему, что я не хотел привыкать к мрачному
чувству после употребления его курительной смеси. Я сказал
ему, что после того, как он вытаскивал меня из канавы во
время моих попыток встретить стража, я стал убежден, что я
мог 'видеть', если я пристально смотрел вокруг меня
достаточно долго.
- В и д е н ь е - это не смотрение и не сохранение
покоя, - сказал он. - в и д е н ь е - это техника,
которую нужно изучать. Или, может быть, это техника, которую
некоторые из нас уже знают.
Он всматривается в меня как будто, чтобы намекнуть, что
я был одним из тех, кто уже знал технику.
- Ты достаточно сильный, чтобы прогуляться? - спросил
он.Я сказал, что чувстсвовал себя прекрасно и что могу. Я
не был голоден, хотя я не ел весь день. Дон Хуан положил
хлеб и несколько кусков сушеного мяса в рюкзак, вручил его
мне и показал мне головой следовать за ним.
- Куда мы идем? - спросил я.
Он указал слабым движением головы по направлению к
холмам. Мы направлялись к тому же каньону, где было водное
место, но не вошли в него. Дон Хуан влез на скалы справа от
нас, у самого устья каньона. Мы поднялись на холм. Солнце
было почти на горизонте. Был умеренный день, но мне было
жарко и я задыхался. Я едва мог дышать.
Дон Хуан намного опередил меня и был вынужден
остановиться, чтобы позволить мне догнать его. Он сказал,
что я был