Карлос Кастанеда

Отделенная реальность (Часть 1)

это, казалось, было просьбой

восстановить к нему мое доверие. Я чувствовал себя идиотски.

Я попытался сменить свое настроение, разыскивая свою ложку,

и не мог ее найти. Суп был слишком горячим, чтобы пить его

прямо из миски, и пока он остывал, я спросил дона Хуана,

означает ли его контролируемая глупость, что человеку знания

никто больше не может нравиться. Он перестал есть и

засмеялся.

- Ты слишком заботишься о том, чтобы нравиться людям

или чтобы любить их самому, - сказал он. - человек знания

любит и все. Он любит что хочет или кого хочет, но он

использует свою контролируемую глупость для того, чтобы не

заботиться об этом. Противоположность тому, что ты делаешь

теперь. Любить людей или быть любимым людьми - это далеко не

все, что можно делать, как человек.

Он некоторое время смотрел на меня, склонив голову на

бок.

- Думай над этим, - сказал он.

- Есть еще одна вещь, о которой я хочу спросить тебя,

дон Хуан. Ты говорил, чтобы смеяться, надо с м о т р е т ь

глазами, но я считаю, что мы смеемся потому, что мы думаем.

Возьми слепого человека - он тоже смеется.

- Нет, слепые не смеются, их тела сотрясаются немного с

треском смеха. Они никогда не смотрели на смешные грани мира

и должны воображать их себе. Их смех - это не хохот.

Больше мы не говорили. У меня было хорошее самочувствие

и ощущение счастья. Мы ели в молчании; затем дон Хуан начал

смеяться. Я использовал сухой прутик, чтобы подносить овощи

ко рту.

4 октября 1968 г.

Сегодня я выбрал время и спросил дона Хуана, не

возражает ли он поговорить еще о в и д е н ь и . Он,

казалось, секунду размышлял, затем улыбнулся и сказал, что я

опять втянулся в свою рутину: говорить вместо того, чтобы

делать.

- Если ты хочешь в и д е т ь , тебе следует дать

дымку унести тебя, - сказал он с ударением. - я больше не

хочу говорить об этом.

Я помогал ему чистить сухие растения. Долгое премя мы

работали в полном молчании. Когда я вынужден долго молчать,

я всегда чувствую себя очень восприимчивым, особенно в

присутствии дона Хуана. Наконец, я не выдержал и задал ему

вопрос, который, казалось, сам вырвался из меня.

- Как человек знания применяет контролируемую глупость,

если случиться, что умрет человек, которого он любит? -

спросил я.

Дон Хуан посмотрел на меня вопросительно - он,

казалось, опешил при моем вопросе.

- Возьмем твоего внука Люсио, - сказал я. - Будут ли

твои действия контролируемой глупостью во время его смерти?

- Возьмем моего сына эулалио - это более хороший

пример, - спокойно ответил дон Хуан. - он был раздавлен

камнями, когда работал на строительстве панамериканской

дороги. Мои поступки по отношению к нему во время его смерти

были контролируемой глупостью. Когда я прибыл к месту

взрыва, он был почти мертв, но его тело было настолько

сильным, что оно продолжало двигаться и дергаться. Я

остановился перед ним и сказал парням из дорожной команды не

трогать его больше - они послушались и стояли, окружив моего

сына, глядя на его изуродованное тело. Я тоже стоял там, но

я не смотрел. Я изменил свои глаза так, чтобы я видел, как

распадается его личная жизнь, неконтролируемо расширяясь за

свои пределы, подобно туману кристаллов, потому что именно

так жизнь и смерть смешиваются и расширяются. Вот что я

делал во время смерти моего сына. Это все, что можно было

делать, и это контролируемая глупость. Если бы я смотрел на

него, то я наблюдал бы за тем, как он становится

неподвижным, и я почувствовал бы плач внутри себя, потому

что никогда больше мне не придется смотреть на его красивую

фигуру, идущую по земле. Вместо этого я в и д е л его

смерть, и там не было печали и не было никакого чувства. Его

смерть была равнозначна всему остальному.

Дон Хуан секунду молчал. Казалось, он был печален, но

затем он улыбнулся и погладил меня по голове.

- Так что можешь сказать, что, когда происходит смерть

людей, которых я люблю, то моя неконтролируемая глупость

состоит в том, чтобы изменить свои глаза.

Я подумал о людях, которых я сам люблю, и ужасная

давящая волна жалости к самому себе охватила меня.

- Счастливый ты, дон Хуан, - сказал я. - ты можешь

изменить свои глаза, тогда как я могу только смотреть.

Он нашел мое высказывание забавным и засмеялся.