Карлос Кастанеда

Отделенная реальность (Часть 1)

я имел к нему, я

научился также уважать его образ жизни, как существенно

более рациональный или, по крайней мере, более действенный,

чем мой. Я сказал, что его слова ввергли меня в ужасный

конфликт, потому что они толкают на то, чтоб я сменил свои

чувства. Для того, чтобы проиллюстрировать мою точку зрения,

я рассказал дон Хуану историю одного старика из моего круга,

очень богатого консервативного юриста, который прожил всю

свою жизнь, будучи убежден, что поддерживает правду.

В начале 30-х годов он оказался страстно вовлеченным в

политическую драму того времени. Он был категорически

убежден, что политическое изменение будет гибельным для

страны, и из преданности своему образу жизни он голосовал и

боролся против того, что рассматривал, как политическое зло.

Но прилив времени был слишком силен, он осилил его. Свыше

10-ти лет он боролся против этого на арене и в своей личной

жизни; затем вторая мировая война обратила все его усилия в

полное поражение. Глубокая горечь явилась следствием его

политического и идеологического падения; на 25 лет он стал

самоизгнанником. Когда я встретил его, то ему было уже 84

года, и он вернулся в свой родной город, чтобы провести свои

последние годы в доме для престарелых. Для меня казалось

непонятным, что он так много жил, учитывая то, как он топил

свою жизнь в горечи и жалости к самому себе. Каким-то

образом он нашел мое общество приятным, и мы подолгу с ним

разговаривали. В последний раз, когда я его встретил, он

заключил наш разговор следующим: 'у меня было время, чтобы

обернуться и проверить свою жизнь. Возможно, что я выбросил

годы жизни на преследование того, что никогда не

существовало. В последнее время у меня было чувство, что я

верил в какой-то фарс. Это не стоило моих усилий. Я считаю,

что я знаю это. Однако, я не могу вернуть 40 потерянных

лет'.

Я сказал дону Хуану, что мой конфликт возник из тех

сомнений, в которые меня бросили его слова о контролируемой

глупости.

- Если ничего в действительности не имеет значения, -

сказал я, - то став человеком знания, невольно окажешься

таким же пустым, как мой друг, и не в лучшем положении, чем

- Это не так, - сказал дон Хуан отрывисто. - твой друг

одинок, потому что умрет без в и д е н ь я . В его жизни

он просто состарился и теперь у него должно быть еще больше

жалости к самому себе, чем когда-либо ранее. Он чувствует,

что выбросил 40 лет, потому что гнался за победами, а

находил поражения. Он никогда не узнает, что быть

победителем или быть побежденным - одно и то же. Значит,

теперь ты боишься меня, так как я сказал тебе, что ты

равнозначен всему остальному. Ты впадаешь в детство. Наша

судьба, как людей - учиться, и идти к знанию следует также,

как идти на войну. Я говорил тебе это бессчетное число раз.

К знанию или на войну идут со страхом, с уважением, с

сознанием того, что идут на войну. И с абсолютной

уверенностью в себе. Вложи свою веру (доверие) в себя, а не

в меня...

И поэтому ты теперь испуган пустотой жизни твоего

друга. Но нет пустоты в жизни человека знания - я говорю

тебе. Все наполнено до краев.

Все наполнено до краев, и все равно, не как для твоего

друга, который просто состарился. Когда я говорю тебе, что

ничего не имеет значения, я имею в виду не то, что имеет он.

Для него его битва жизни не стоила усилий, потому что он

побежден. Для меня не существует ни победы, ни поражения, ни

пустоты. Все наполнено до краев, и все равно, и моя битва

стоила моих усилий. Для того, чтобы стать человеком знания,

надо быть воином, а не хныкающим ребенком. Нужно биться и не

сдаваться до тех пор, пока не станешь в и д е т ь лишь

для того, чтобы понять тогда, что ничего не имеет значения.

Дон Хуан помешал в горшке деревянной ложкой. Еда была

готова. Он снял горшок с огня и поставил его на четыреху-

гольное кирпичное сооружение, которое он возвысил у стены и

которое служило, как полка или как стол. Ногой он подтолкнул

два небольших ящика, служивших удобными стульями, особенно,

если прислониться к стене спиной. Он знаком пригласил меня

садиться и затем налил миску супу. Он улыбался. Его глаза

сияли, как если бы ему в самом деле нравилось мое

присутствие.

Он мягко пододвинул миску ко мне. В его жесте было