Он засмеялся с большим удовольствием и сказал,
что мое видение было знаком, указанием таким же важным, как
и мой первый опыт с мескалито. Я вспомнил, что дон Хуан
истолковал те реакции, которые я имел, когда впервые
попробал пейот, как первостепенной важности указания;
фактически, благодаря этому он и решил учить меня.
Дон Хуан сказал, что в течение последней ночи митота,
мескалито так явно указал на меня, что все были вынуждены
повернуться ко мне и поэтому-то он и смотрел на меня, когда
я взглянул в его сторону.
Я захотел узнать его истолкование моих видений, но он
об этом не хотел говорить. Он сказал, что что бы там я ни
увидел - это чепуха по сравнению с указанием.
Дон Хуан продолжал говорить о том, как свет мескалито
покрыл меня и как все это увидели.
- Это действительно было кое-что, - сказал он. - я,
пожалуй, не мог бы потребовать лучшего знака.
Мы с доном Хуаном явно шли по двум разным проспектам
мысли. Он был занят важностью тех событий, которые он
истолковывал, как указание, а меня занимали детали того, что
я увидел.
- Мне нет дела до указаний, - сказал я, - я хочу знать,
что такое случилось со мной.
Он сделал гримасу, как если бы был огорчен, и оставался
минуту очень неподвижным и окаменевшим. Затем он взглянул на
меня. Его тон был очень полон силы. Он сказал, что
единственно важным моментом было то, что мескалито был так
благосклонен ко мне и покрыл меня своим светом, и дал мне
урок, хотя я не сделал со своей стороны для этого никаких
усилий, а просто находился поблизости.
Глава ч е т в е р т а я
4 сентября 1968 года я поехал в Сонору навестить дона
Хуана. Выполняя его просьбу, которую он сделал в мой
предыдущий визит к нему, я по пути остановился в Ермосильо,
чтобы купить ему самогонку из листьев агавы под названием
баканора. В этот раз его просьба показалась мне очень
странной, поскольку я знал, что он не любит пить, однако я
купил четыре бутылки и сунул их в ящик вместе с другими
вещами, которые я вез ему.
- Зачем ты купил четыре бутылки? - сказал он, смеясь,
когда я открыл ящик. - я просил тебя купить мне одну.
Наверно, ты подумал, что баканора для меня, но это для моего
внука Люсио, и тебе нужно будет дать это ему, как если б это
был твой собственный подарок.
Я встречался с внуком дона Хуана двумя годами раньше;
ему было тогда 28 лет. Он был очень высокий - выше 180 см, и
всегда был экстравагантно хорошо одет для своих средств и по
сравнению с окружающими его. В то время, как большинство
индейцев яки носили джинсы, соломенные шляпы и домашнего
изготовления сандалии - гарачес, - одежду Люсио составляли
дорогой черной кожи жилет со множеством черепаховых пуговиц,
техасская ковбойская шляпа и пара сапог с монограммами и
ручной отделкой.
Люсио был обрадован получением самогонки и немедленно
утащил бутылки в дом, очевидно, чтобы их убрать. Дон Хуан
значительно заметил, что никогда не следует прятать напитки
и пить их одному. Люсио ответил, что не прячет их, а убирает
до того вечера, когда он пригласит своих друзей и выпьет с
ними.
Тем же вечером, около семи часов, я вернулся к дому
Люсио. Было темно. Я смутно разглядел силуэты двух людей,
стоящих под деревом. Это был Люсио и один из его друзей,
которые ждали меня и провели в дом при свете карманного
фонарика.
Дом Люсио представлял собой саманное неуклюжее
сооружение с земляным полом и двумя комнатами. Длиной он был
около 12 метров и поддерживался довольно тонкими деревянными
стойками из мескайтового дерева. Он имел, как и дома всех
индейцев яки, плоскую покатую крышу и рамаду, которая
представляет собой своего рода веранду вдоль всей
фронтальной части дома. Крыша рамады никогда не бывает
покатой; она делается из прутьев, уложенных с промежутками
так, что крыша дает достаточно тени и в то же время
позволяет воздуху свободно циркулировать.
Когда я вошел в дом, то я включил свой магнитофон,
который был у меня в портфеле. Люсио представил меня своим
друзьям. Включая дона Хуана, в доме было восемь мужчин. Они
сидели кто где в центре комнаты под ярким светом бензиновой
лампы, свисавшей с перекладины потолка. Дон Хуан сидел на
ящике. Я сел лицом к нему на краю трехметровой скамьи,
сделанной из толстой доски, прибитой к