и эта мысль была моей собственной.
С этого момента я сконцентрировал свое внимание на одном лишь голосе.
Он, казалось, исходил у меня из плеча. Он был совершенно ясен, хотя и был
тоненьким голоском. Однако, это не был голос ребенка и не фальцет, а
миниатюрный мужской голос. Я заключил, что говорит он на английском языке.
Когда бы я ни пытался намеренно поймать этот голос, он затихал тут же или
становился неясным. И сцена мутнела. Я подумал о сравнении. Голос был
вроде картины, созданной частичками пыли на ресницах или же кровяными
сосудами на глазу, червеобразная форма, которую можно видеть до тех пор,
пока не смотришь на нее прямо. Но в ту же секунду, когда пытаешься
взглянуть на нее, она ускользает из поля зрения вместе с движением
глазного яблока.
Я полностью потерял интерес к действию. По мере того, как я слущал,
голос стал более сложным. То, что я считал голосом, было более похоже на
то, как если бы кто-то нашептывал мысли мне в ухо. Но это неточно. Что-то
д у м а л о за меня. Мысли были вне меня. Я знал, что это так, потому что
я мог иметь свои собственные мысли и мысли 'другого' в одно и то же время.
В один из моментов голос создал сцены о молодом человеке, не имевшие
ничего общего с моим первоначальным вопросом о потерянных предметах.
Молодой человек выполнял очень сложные действия. Действия снова приобрели
для меня значение, и я больше не уделил внимания голосу. Я начал терять
терпение и хотел остановиться. 'как мне остановить это?' - подумал я.
Голос в моем ухе сказал, что мне надо для этого вернуться в каньон. Я
спросил, как это сделать, голос ответил, что мне надо думать о своем
растении.
Я подумал о моем растении. Обычно я сидел перед ним. Я делал это
настолько часто, что для меня не представляло никакого труда
визуализировать его. Я считал, что то, как я его в этот момент увидел,
было еще одной галлюцинацией, но голос сказал мне, что я вернулся.
Я стал вслушиваться. Была только тишина. Растение дурмана передо мной
казалось таким же реальным, как и все, что я только что видел, но я мог
тронуть его, мог двигаться вокруг него.
Я встал и пошел к машине. Усилие утомило меня. В ушах звенело. Что-то
соскользнуло мне на грудь. Это была ящерица. Я вспомнил наставление дона
Хуана о том, чтобы отпустить ее. Я вернулся к своему растению и отвязал
ящерицу. Я не хотел даже смотреть, была она мертвой или живой. Я разбил
глиняный горшок с пастой и набросал на него ногой земли. Потом я забрался
в свою машину и заснул.
24 декабря 1964 года.
Сегодня я рассказал все свои впечатления дону Хуану. Как обычно, он
выслушал меня, не перебивая. В конце разговора между нами произошел
следующий диалог:
- Ты сделал нечто очень неправильное.
- Я знаю. Это была очень глупая ошибка. Случай.
- Нет случайностей, когда ты имеешь дело с 'травой дьявола'. Я
говорил тебе, что она все время будет испытывать тебя. Как я вижу, или ты
очень силен, или же траве действительно ты нравишься. Центр лба только для
великих брухо, которые знают, как обращаться с ее силой.
- Что случится, если человек потрет себе пастой лоб, дон Хуан?
- Если этот человек не великий брухо, то он просто никогда не
вернется из путешествия.
- Ты сам когда-нибудь мазал пастой лоб, дон Хуан?
- Никогда. Мой бенефактор говорил мне, что очен немногие возвращаются
из такого путешествия. Человек может отсуствовать месяцами и другим
приходится ухаживать за ним в это время. Мой бенефактор говорил, что
ящерицы могут взять человека хоть на край света и по его просьбе показать
ему волшебнейшие вещи...
- Знаешь ли ты кого-нибудь, что когда-либо предпринимал такое
путешествие?
- Да. Мой бенефактор. Но он никогда не говорил мне, как оттуда
возвратиться.
- Разве это так трудно, вернуться, дон Хуан?
- Да. Вот почему твои поступки так поразительны для меня. У нас нет
шагов, которым следовать, и мы должны следовать определенным шагам, потому
что именно в таких шагах приобретает человек силу. Без них мы ничто. -
несколько часов мы молчали. Он, казалось, был погружен в очень глубокие
размышления.
26 декабря 1964 года.
Дон Хуан спросил меня, поискал ли я ящериц. Я сказал, что искал, но
не смог их найти. Я спросил его, что бы случилось, если бы одна из ящериц
умерла, пока я