Карлос Кастанеда

Разговоры с доном Хуаном (Часть 1)

привкус у меня во рту. Вода была слишком горячей, и это

раздражило меня. Мое сердце начало сильно биться, но скоро я опять

успокоился.

Дон Хуан взял другую чашку с пастой. Паста выглядела застывшей и

имела стекловидную поверхность. Я попробовал проткнуть корку пальцем, но

дон Хуан подскочил ко мне и оттолкнул мою руку от чаши. Он пришел в

большое возбуждение, он сказал, что было чистым безумием с моей стороны

делать такую попытку и что если я действительно хочу учиться, то нельзя

быть беззаботным. Это - сила, - сказал он, указывая на пасту, - и никто не

может сказать, что это за сила в действительности. Уже то достаточно

плохо, что мы манипулируем с ней для наших личных целей, избежать чего мы

не можем, так как мы люди, но мы, по крайней мере, должны обращаться с ней

с должным уважением.

Смесь выглядела как овсяная каша. По-видимому, в ней было достаточно

крахмала, чтобы придать ей такую консистенцию. Он велел мне достать

мешочки с ящерицами. Он взял ящерицу с защитым ртом и осторожно передал ее

мне. Он велел мне взять ее левой рукой, взять немного пасты на палец и

растереть ее у ящерицы на лбу, затем отпустить ящерицу в горшок и держать

ее там, пока паста не покроет все ее тело.

Затем он велел мне вынуть ящерицу из горшка. Он поднял горшок и повел

меня на каменистое место, неподалеку от его дома. Он указал мне на большую

скалу и велел мне сесть перед ней, как бы, если бы это было мое растение

дурмана, и держа ящерицу перед лицом, объяснить ей вновь, что я хочу

узнать и попросить ее пойти найти для меня ответ.

Он посоветовал мне извиниться перед ящерицей за то, что я причиняю ей

неудобство, и пообещать ей, что взамен я буду добрым ко всем ящерицам. А

затем он велел мне взять ящерицу между средним и безымянным пальцами моей

руки там, где он когда-то сделал порез, и танцевать вокруг скалы точно

также, как я делал, когда пересаживал саженец 'травы дьявола'. Он спросил

меня, помню ли я все, что я делал в тот раз. Я сказал, что помню. Он

подчеркнул, что все должно делаться так, как если бы я не помнил, что мне

надо подождать, пока в голове все прояснится. Он с большой настойчивостью

предупреждал меня, что если я буду спешить и действовать необдуманно, то я

могу нанести себе вред. Его последней инструкцией было: положить ящерицу с

закрытым ртом и следить, куда она побежит, для того, чтобы я мог

определить исход колдовства. Он сказал, что я даже на секунду не должен

отрывать своих глаз от ящерицы, потому что у ящериц было обычным трюком

рассеять внимание наблюдателя и шмыгнуть в сторону. Было еще не совсем

темно. Дон Хуан взглянул на небо.

- Я оставлю тебя одного, - сказал он и ушел.

Я последовал всем его наставлениям, а затем положил ящерицу на землю.

Ящерица неподвижно стояла там, где я ее положил. Затем она посмотрела на

меня, побежала к камням на востоке и скрылась среди них.

Я сел на землю перед скалой, как если бы это было мое растение

дурмана. Глубокая печаль охватила меня. Я гадал о ящерице с зашитым ртом.

Я думал о ее странном путешествии и о том, как она взглянула на меня перед

тем, как убежать. Это была навязчивая мысль. По-своему, я тоже был

ящерицей, совершающей другое странное путешествие. Моя судьба могла, быть

может, только в том, чтобы видеть, в этот момент я чувствовал, что мне,

возможно, никогда никому не удастся рассказать о том, что я видел.

К тому времени стало темно. Я с трудом мог различать скалы перед

собой. Я думал о словах дона Хуана: 'сумерки - это трещина между двумя

мирами'.

После долгого колебания я начал следовать предписаниям. Паста, хотя и

выглядела, как овсяная каша, не была такой на ощупь. Она была скользкой и

холодной. Она имела специфический запах. Она давала коже ощущение холода и

быстро высыхала. Я потер свои виски 11 раз, не заметив никакого эффекта. Я

очень тщательно старался не пропустить никакого изменения в восприятии или

в настроении, потому что я даже не знал, чего ждать. К слову сказать, я не

мог разуметь сути этого опыта и продолжал искать отгадки. Паста высохла и

сковала мои виски. Я уже собирался нанести на них еще пасты, когда понял,

что сижу по-японски, на пятках. Я сидел, скрестив ноги, и не мог

припомнить, чтобы я менял положение. Потребовалось некоторое время, чтобы

сообразить, что я сижу на полу в своего рода келье с высокими арками. Я