Он сказал, что рядом со мной может только вспоминать, какой плохой
была погода для него.
Процедура 'отмывания' экстракта корня была той же самой, которую я
наблюдал при приготовлении первой порции. В конце дня, после того, как
верхняя вода была слита в восьмой раз, оставалась ложка желтоватой
субстанции на дне чаши.
Мы вернулись в его комнату, где еще оставались два мешочка, которые
он не трогал. Он открыл один из них, засунул в него руку и другой рукой
обернул края мешочка вокруг запястья. Он, казалось, держал что-то, судя по
тому, как двигалась его рука внутри мешка. Внезапно, быстрым движением он
стянул мешок с руки, как перчатку, вывернул его и поднес свою руку
вплотную к моему лицу. Он держал ящерицу. Ее голова была в нескольких
дюймах от моих глаз. Было что-то странное со ртом у ящерицы. Я глядел на
нее секунду, а затем невольно отшатнулся. Рот ящерицы был зашит грубыми
стежками. Дон Хуан велел мне держать ящерицу в левой руке. Я схватил ее.
Она извивалась вокруг моей ладони. Я почувствовал тошноту. Мои руки начали
потеть.
Он взял последний мешок и, повторив те же движения, извлек другую
ящерицу. Я увидел, что ее веки были сшиты вместе. Он велел мне держать эту
ящерицу в правой руке.
К тому времени, как обе ящерицы были у меня в руках, я был почти в
обмороке. Я чувствовал огромное желание бросить ящериц и удрать отсюда.
- Не задави их, - сказал он, и его голос вернул мне чувство
облегчения и направленности.
Он спросил, что со мной неладно. Он пытался быть серьезным, но не
смог выдержать серьезное лицо и рассмеялся. Я попытался облегчить свою
хватку, но мои ладони так сильно вспотели, что ящерицы начали
выскальзывать из них. Их маленькие острые коготки царапали мне руки,
вызывая невероятное чувство отвращения и тошноты. Я закрыл глаза и стиснул
зубы. Одна из ящериц уже вылезла мне на запястье. Все, что ей оставалось
сделать, чтобы освободиться, так это - вытащить свою голову, зажатую у
меня между пальцами.
Я чувствовал непреодолимое отвращение и ощущение физического отчаяния
и высшего неудобства. Я простонал сквозь зубы, чтобы дон Хуан забрал от
меня проклятых созданий. Моя голова непроизвольно тряслась. Он смотрел на
меня с любопытством. Я рычал, как медведь, сотрясаясь всем телом. Он
положил ящериц обратно в мешочки и начал хохотать. Я хотел тоже
засмеяться, но в животе у меня было неспокойно. Я прилег.
Я объяснил ему, что в такой эффект меня ввело ощущение их коготков у
меня на руках. Он сказал, что есть множество вещей, способных свести
человека с ума, в особенности, если он не имеет устремленности,
необходимой для учения. Но если человек имеет ясное несгибаемое
стремление, то чувства никак не могут быть задержкой, потому что он
способен их контролировать.
Дон Хуан некоторое время подождал, а затем, повторив все предыдущие
движения, вручил мне ящериц снова. Он велел держать их головками вверх и
мягко поглаживать ими по моим вискам, спрашивая у них все, что я хочу
узнать.
Я сначала не понял, что он от меня хочет. Он вновь велел мне задавать
ящерицам любые вопросы, какие я не могу решить сам. Он привел мне целый
ряд примеров. Я могу узнать о людях, которых я обычно не вижу, о
потерянных вещах или о местах, где я не бывал. Тогда я понял, что он
говорит о ясновидении. Я стал очень возбужденным. Мое сердце заколотилось.
Я почувствовал, что у меня перехватывает дыхание.
Он хочет, чтобы я в первый раз не задавал личных вопросов; он сказал,
что мне лучше подумать о чем-либо, прямо ко мне не относящемся. Я должен
думать быстро и отчетливо, потому что потом не будет возможности изменить
свои мысли.
Я лихорадочно стал придумывать, что бы такое я хотел узнать.
Дон Хуан подгонял меня, и я был поражен, поняв, что не могу ничего
придумать, о чем бы спросить ящериц.
После мучительно долгого ожидания я нечто придумал. Несколько раньше
из читального зала была украдена большая пачка книг. Это не был личный
вопрос, но все же он меня интересовал. Я не имел никаких предварительных
соображений относительно лица или лиц, взявших книги. Я потер ящерицами
свои виски, спрашивая их, кто был вором.
Немного погодя, дон Хуан убрал ящериц в их мешки и сказал, что нет
никаких глубоких секретов относительно корня или