благодарности.
Когда она вышла за порог, Дьявол удивленно спросил, что это было за представление, но получил такой же ответ как и раньше.
Когда купец вернулся вечером домой и взял свой молитвенный коврик, оттуда выпал тот самый кусок материи. На нем были те же следы меда и дырочка прожженная угольком. Он тут же вспомнил, что материя предназначалась для жены богатого человека, которая в обмен на него согласится...
Его собственная жена! Купца разрывало на части от гнева. На глазах у невидимого Дьявола он вышвырнул свою жену из дома, не желая слушать никаких объяснений.
'Это уже больше похоже на мою работу!' заулыбался Дьявол. Старуха проследила за женой и выяснила, что та направилась прямо к дому своего кузена, где бросилась на кровать и зарыдала, не желая никому ничего объяснять.
Следующее утро старуха провела у своего внука, похотливого юнца, который был не лучше, чем можно бы ожидать. 'Идем со мной, моя прелесть, я представлю тебя красивой, и умной, а главное - одинокой женщине, которой необходимо утешение...'
Она отвела своего внука в дом, где находилась жена купца и устроила - пользуясь ее состоянием - так, что двое оказались в одной комнате, где они и сидели, глядя друг на друга, словно загипнотизированные старухой.
Тогда старая ведьма снова поспешила к купцу. Лишь только он увидел ее, он запричитал и стал бить себя кулаком в грудь: 'О злосчастная! Ты превратила меня в инструмент совращения моей собственной жены, своим дьявольским, ублюдочным отпрыском! Ты вернулась, чтобы мучить меня? Убирайся, пока я не убил тебя!' - и все в том же духе.
Старуха подождала, пока купец немного придет в себя и отвечала:
'О Султан всех купцов! Я не понимаю смысла твоих слов. Я пришла всего лишь чтобы попросить вернуть мне тот кусок шелка, который я забыла в твоем доме. Однако похоже никого нет дома...'
Дьявол едва сдерживал хохот.
'Что???' закричал купец: 'Ты хочешь сказать, что шелк предназначался не для моей жены?'
'Разумеется нет - все что случилось, это то что я зашла в твой дом помолиться и так неосторожно забыла в нем свою материю...'
Вне себя от остатков своего гнева, от горечи и досады за совершенную несправедливость купец проговорил:
'О, если бы я мог вернуть все назад!!!'
'Ну, в общем я могла бы тебе помочь...'
'Если ты возвратишь мне мою возлюбленную супругу, я заплачу тебе тысячу золотых!'
'Годится!' проскрипела старая карга и помчалась прочь.
'Только не говори мне, что собираешься сделать доброе дело' прошелестел Дьявол.
'Прочь с дороги, глупец! Не мешай мастеру делать его дело!'
Дьявол едва поспевал за ней, пока она мчалась в темницу, куда заключили жену купца и внука старухи.
Едва она завидела тюремщика, как принялась махать руками и причитать:
'О благороднейший из тюремщиков во всем королевстве! Подумай только, как я, в моем почтенном возрасте вдруг оказалась в неприятностях... Но ты, о добрый и примерны страж, можешь выручить меня...'
Она протянула ему золотой, и стражник посмотрел на нее с большим интересом.
'Чего ты хочешь?' резковато сказал он.
'Всего лишь войти на несколько малюсеньких секунд, чтобы проведать своего внука, который был (разумеется справедливо) заключен в вашу гостеприимную темницу, о отважный блюститель закона!'
'Ну, если у тебя есть еще одна монета, похожая на первую, возможно что-нибудь и получится...'
Быстро как вспышка молнии появилась сестра той монеты и старуха оказалась внутри.
Она пробежала в камеру, где держали виновную пару, и отперла дверь.
'Быстро снимай свою одежду и надевай мою. Возвращайся к своему мужу: если ты хочешь вознаградить меня за свое освобождение и его прощение...'
'У меня дома есть тысяча золотых, этого достаточно?' в отчаянии закричала женщина.
'Подойдет. Но смотри сдержи свое слово, не то я скажу купцу, что между вами действительно что-то было!'
И жена помчалась домой к мужу, оставив старуху в тюрьме.
Согласно закону той страны, именно в этот вечер должен был состояться обход всех камер, с проверкой, справедливо ли наказание тех, кто там содержится. Инспектор подошел к камере и спросил:
'А эти здесь за что?'
'Виновны в нарушении норм общественной нравственности!' - отрапортовал судья.
Старая карга скинула свою вуаль и заныла:
'Благородный судья! Мне девяносто лет, а это мой внук, которому едва исполнилось шестнадцать! Вот бумаги, которые