Карлос Кастанеда

Активная сторона бесконечности

чисто интеллектуальной.

Настоящий конфликт с самим собой у меня возник, когда я столкнулся

с дилеммой моего друга Пита. Он как-то пришел ко мне совершенно избитый.

Его рот распух, а под подбитым левым глазом явственно проступал синяк.

Прежде чем я успел спросить, что с ним произошло, он выпалил, что его

жена, Патриция, отправилась на собрание брокеров по недвижимости, чтобы

обсудить там вопросы, связанные с работой, и с ней там случилось нечто

страшное. Судя по виду Пита, можно было предположить, что произошел нес-

частный случай и Патриция искалечена или даже убита.

- Как она, в порядке? - спросил я, волнуясь по-настоящему.

- Конечно, в порядке, - пролаял в ответ мой друг, эта шлюха и сука!

А со шлюхами и суками ничего не происходит, кроме того, что их трахают.

И им это нравится!

Пит был взбешен. Он дрожал, казалось, он вот-вот забьется в

конвульсиях. Его непокорные темные волосы торчали во все стороны. Обычно

он аккуратно причесывал и приминал каждую вьющуюся прядь. Сейчас он

выглядел диким, как тасманийский дьявол.

- Все шло нормально до сегодняшнего дня, - продолжал мой друг. -

Это случилось сегодня утром, когда я вышел из душа, а она шлепнула меня

полотенцем по голой заднице. Я сразу же понял, что она по уши в дерьме,

что трахается с кем-то другим.

Меня смутила его логика. Я стал расспрашивать его подробнее,

пытаясь выяснить, каким образом шлепок полотенцем мог явиться

откровением в вопросах определенного рода.

- О, конечно, это не было бы откровением для кретина! - ответил он

с нескрываемым ядом. - Но я знаю Патрицию! И еще в четверг, перед этим

злополучным собранием, она не могла бы хлопнуть меня полотенцем. Чтобы

ты знал, она никогда не способна была хлопнуть меня полотенцем за все

годы нашего брака! Кто-то научил ее этим штучкам, когда они оба были

голыми! Итак, я схватил ее за глотку и вытряс из нее правду: да, она

трахается со своим шефом!

Пит рассказал, как отправился в офис, чтобы поговорить по душам с

шефом своей жены, но его перехватили телохранители и вышвырнули обратно

на автостоянку. Он хотел разбить все окна в офисе и стал бросать камнями

в телохранителей, но те пригрозили ему, что если он будет продолжать в

том же духе, то отправится в тюрьму, или еще хуже - получит пулю в

голову.

- Так это они так тебя отделали? - спросил я своего друга.

- Нет, - ответил тот мрачно. - Я отправился в магазин, торгующий

запчастями от подержанных автомобилей и врезал первому продавцу, который

подошел, чтобы помочь мне. Тот был поражен, но не рассердился. Он сказал:

"Успокойтесь, сэр, успокойтесь. В этой комнате обычно заключаются

сделки". Когда я снова дал ему в зубы, он возмутился. Он был здоровым

парнем - врезал мне в челюсть и под глаз, и я отрубился. Когда я пришел

в чувства, - продолжал Пит - то увидел, что лежу на кушетке в их офисе.

Я услышал сирену скорой. Понял, что это за мной. Выскочил оттуда и

побежал к тебе.

Больше не в силах сдерживаться, он разрыдался. Он был совершенно

больным. Он был не в себе. Я позвонил его жене, и не прошло и десяти

минут, как та появилась у меня в квартире. Она встала возле него на

колени и, склонив над ним лицо, стала клясться, что всегда любила только

его и что все, что она сделала, было с ее стороны чистейшим идиотизмом,

а их с Питом любовь - вопрос жизни и смерти. Все остальные для нее

ничего не значили. Она даже не помнит их. Оба они излили свою душу в

плаче и, безусловно, простили друг другу все. Патриция была в темных

очках, чтобы скрыть синяк под правым глазом, куда попал Питов кулак. Пит

был левшой. Оба совершенно не замечали моего присутствия. И когда они

уходили, то даже не знали, что я находился там. Они просто ушли, тесно

прижавшись друг к другу.

Казалось, что моя жизнь продолжала идти как обычно. Мои друзья вели

себя со мной так же, как всегда. Мы как обычно ходили на вечеринки,

посещали кинотеатры или просто валяли дурака, а иногда заглядывали в

рестораны, предлагающие посетителю съесть "сколько угодно чего угодно по

цене одного блюда". Однако, несмотря на всю эту кажущуюся нормальность

существования, в мою жизнь, казалось, вторгся странный новый фактор.

Поскольку я привык наблюдать за собой, мне вдруг показалось, что я стал

исключительно узколобым. Я стал осуждать своих друзей точно так же, как

осудил психиатра и профессора антропологии. И кто я такой, в конце-то

концов, чтобы выступать в роли чьего-то судьи?

Я стал страдать от невероятного чувства вины. Судить своих друзей -