того, что ты знаешь, не зная. Ты прекрасно знаешь, что ты
должен делать, но это знание еще не вполне оформилось в твои мысли.
Все, чем я обладал на уровне конкретных мыслей, было смутным
ощущением знания о чем-то, что не было частью моего рассудка. Вместе с
тем, у меня было совершенно четкое ощущение того, что я сделал огромный
шаг вниз; во мне, казалось, что-то упало. Я почти физически ощутил удар.
Я знал, что в этот миг перешел на новый уровень осознания.
Затем дон Хуан сказал мне, что воин-путешественник обязательно
должен попрощаться со всеми людьми, которые остаются у него за спиной.
Он должен произнести слова прощания громко и четко, так, чтобы его голос
и чувства навсегда запечатлелись в этих горах.
Я долго колебался, но не из-за застенчивости, а ПОТОМУ, что не знал,
кого именно мне следует благодарить. Я полностью проникся концепцией
магов, что воин-путешественник не может никому ничего быть должен.
Дон Хуан вбил в меня аксиому магов: "Воины-путешественники
непринужденно, щедро и с необычайной легкостью воздают за любое
оказанное им расположение, за любую услугу. Таким образом они снимают с
себя ношу невыполненного долга.
Я воздал, или же все еще воздавал, всем, кто почтил меня своей
заботой или участием. Я перепросмотрел всю свою жизнь настолько подробно,
что не обошел вниманием даже мельчайшие ее эпизоды. Я был совершенно
уверен тогда, что никому ничего не задолжал. Своими уверенностью и
сомнениями я поделился с доном Хуаном.
Дон Хуан сказал, что я действительно тщательно перепросмотрел свою
жизнь, но добавил, что я далек от того, чтобы быть свободным от долгов.
- А как насчет твоих призраков? - продолжал он. - Тех, с кем ты уже
не можешь соприкоснуться?
Он знал, о чем говорит. Во время своего перепросмотра я пересказал
ему каждый эпизод своей жизни. Из всего того, о чем я ему поведал, он
выделил три случая в качестве образцов задолженности, которую я приобрел
в весьма раннем возрасте, и добавил к этому мою задолженность перед
человеком, благодаря которому я с ним встретился. Я горячо поблагодарил
своего друга и почувствовал, что моя благодарность была каким-то образом
принята. Три же первых случая остались на моей совести.
Один из них был связан с человеком, которого я знал, будучи совсем
ребенком. Его звали Леандро Акоста. Он был заклятым врагом моего деда,
его настоящей напастью. Дед постоянно обвинял этого человека в том, что
тот крал цыплят из его курятника. Акоста не был бродягой, просто не имел
определенных, постоянных занятий. Он был своего рода перекати-полем,
хватался за разную работу, был подсобным рабочим, знахарем, охотником,
поставщиком трав и насекомых для местных лекарей, а также всякого рода
живности для чучельников и торговцев.
Люди считали, что он гребет деньги лопатой, но не может ни сберечь
их, ни толково ими распорядиться. И друзья его, и недруги в один голос
твердили, что он мог бы преуспевать на зависть всей округе, если бы
занялся тем, в чем разбирался лучше всего, - сбором трав и охотой, но
что он страдает странной душевной болезнью, делающей его беспокойным и
неспособным остановиться на каком-нибудь занятии на сколь-нибудь
продолжительное время.
Однажды, прогуливаясь на окраине фермы своего деда, я заметил, что
за мной кто-то наблюдает из кустов на краю леса. Это был Акоста. Он
сидел на корточках в самой гуще кустарника и, если бы не мои зоркие
глаза восьмилетнего мальчишки, был бы совершенно незаметен.
Не удивительно, что дед думает, что он приходит воровать цыплят,
подумал я. Я был уверен, что никто, кроме меня, не смог бы его
разглядеть; благодаря своей неподвижности он был прекрасно замаскирован.
Я скорее почувствовал различие между кустарником и его силуэтом, чем
увидел его. Я приблизился к нему. То, что люди или яростно его
ненавидели, или же горячо любили, весьма меня интриговало.
- Что вы здесь делаете, сеньор Акоста? - бесстрашно спросил я.
- Я справляю большую нужду, одновременно разглядывая ферму твоего
деда, - ответил он, - так что лучше отвали, пока я не встал, если не
любишь нюхать дерьмо.
Я немного отошел. Мне было любопытно, действительно ли он занимался
тем, о чем говорил. Я убедился, что он говорил правду. Он встал, и я
решил, что он выйдет из кустов и направится в сторону владений моего
деда, чтобы выйти на дорогу, но я ошибся. Он двинулся вглубь зарослей.
- Эй, сеньор Акоста! - закричал я. - Можно мне с вами?
Я заметил, что он остановился; кусты были столь густыми, что это
вновь получилось