Карлос Кастанеда

Искусство сновидения 1994г

страх. У меня даже хватило

смелости спросить:

- Ты действительно женщина?

Она тихо усмехнулась, словно молодая девушка. Затем она заговорила.

- Если ты опасаешься, что я превращусь в грозного мужчину, который

в состоянии причинить тебе вред, то глубоко ошибаешься, - сказала она

еще более гипнотическим, странным голосом. - Ты мой благодетель. Я твоя

слуга, и я была слугой всем твоим предшественникам.

Сконцентрировав всю свою энергию, я высказал ей свои мысли.

- Пожалуйста, бери мою энергию, - сказал я. - Это мой дар тебе. Но я

не хочу от тебя никакого дара силы. Я так решил.

- Я не могу взять твою энергию даром, - прошептала она. - Я плачу за

то, что получаю. Это сделка. Глупо отдавать свою энергию даром.

- Я был глупцом всю мою жизнь. Поверь мне, - сказал я. - Я, конечно,

могу позволить себе сделать тебе такой подарок. У меня нет с этим

проблем. Тебе нужна энергия - бери ее. Но я не нуждаюсь в излишествах. У

меня ничего нет, и мне это нравится.

- Возможно, - сказала она задумчиво.

Агрессивным тоном я спросил, что, собственно, "возможно" - возможно

взять мою энергию, или возможно ее недоверие к тому, что у "меня ничего

нет, и мне это нравится".

Она довольно ухмыльнулась и сказала, что она, возможно, возьмет мою

энергию, раз я столь великодушно ее предлагаю, но она должна будет

расплатиться. Она должна мне отплатить чем-то равноценным.

Слушая ее, я понял, что она говорит по-испански с очень сильным и

странным акцентом. Никогда в своей жизни я не слышал, чтобы кто-либо

так говорил. В каждом слове она добавляла лишнюю фонему в середине слога.

- У тебя очень необычный акцент, - сказал я. Откуда он?

Почти из загробного мира, - сказала она и вздохнула.

Между нами установился контакт. Я понял, почему она вздохнула. Она

была ближе всего к вечности, в то время как я был чем-то временным. Это

было моим преимуществом. Бросившая вызов смерти загнала себя в угол, а я

был свободен.

Я внимательно рассматривал ее. Казалось, что ей где-то между

тридцатью пятью и сорока годами. Это была смуглая женщина, настоящая

индеанка, довольно крепкая, но не толстая. Я мог видеть гладкую кожу ее

рук, молодые и упругие мускулы. В ней было около пяти футов и шести или

семи дюймов роста. Она была одета в длинное платье и черную шаль. Она

стояла на коленях, и я мог видеть ее гладкие пятки и часть ее сильных

икр. Ее талия была тонкой. У нее были большие груди, которые она не могла

или, возможно, не хотела скрывать под своей шалью. Ее блестящие черные

волосы были заплетены в косы. Она не была красавицей, но не была и

простушкой. Ее черты ни в коей мере не были выдающимися. Я ощущал, что

ничто в ней не может привлечь внимания, кроме ее глаз, обычно опущенных,

прикрытых веками. Ее глаза были прекрасны, ясны и спокойны. Кроме дона

Хуана, я ни у кого не видел столь сияющих и живых глаз.

От ее глаз мне стало совершенно спокойно. Такие глаза не могут быть

злыми. Я ощутил прилив доверия и оптимизма и почувствовал, что я как

бы знаю ее всю жизнь. Но я так же хорошо осознавал и другое - свою

эмоциональную нестабильность. Это всегда беспокоило меня в мире дона

Хуана, заставляя постоянно быть в подвешенном состоянии. У меня были

моменты абсолютного доверия, интуитивно сопровождаемые лишь ничтожными

сомнениями и недоверием. Эта ситуация не выглядела иначе. В мой

подозрительный ум внезапно пришла мысль, предупреждающая меня: я попал

под влияние женских чар.

- Вы начали изучать испанский недавно, не так ли? - сказал я,

чтобы отделаться от своих мыслей, боясь, что она их прочтет.

- Только вчера, - отпарировала она и рассмеялась хрустальным смехом,

показывая маленькие, невероятно белые зубы, сверкающие как жемчуг.

Люди повернулись и посмотрели на нас. Я опустил голову ниже, словно

углубясь в молитву. Женщина придвинулась ко мне ближе.

- Есть ли здесь место, где мы могли бы поговорить? - спросил я.

- Мы разговариваем здесь, - ответила она. - Здесь я говорила со

всеми нагвалями твоей линии. Если говорить шепотом, никто не услышит

нашего разговора.

Я сгорал от нетерпения, желая спросить о ее возрасте. Но меня

отрезвило одно мое воспоминание. Я вспомнил одного своего приятеля,

который на протяжении многих лет устраивал всяческие западни, чтобы

вынудить меня открыть свой возраст. Я ненавидел этот его мелочный

интерес, а сейчас я сам был на грани такого же поведения. Я тотчас же

отбросил эту мысль.

Я хотел ей сказать об этом, чтобы просто поддержать разговор.