Карлос Кастанеда

Сила безмолвия 1987г

будет курсировать между Дуранго и Мазатланом, безмерно радовала его. Но

были две вещи, которые беспокоили его: что он до сих пор не был с

женщиной, и сильное, хотя и необъяснимое желание уйти на север. Он не

знал, зачем ему это. Он знал только, что где-то на севере что-то ожидает

его. Это чувство было таким сильным, что в конце концов он отказался от

гарантированной, постоянной работы, намереваясь отправиться на север.

Его огромная сила и новая, непостижимая хитрость помогали ему

находить работу даже там, где ее бы не нашел никто. Так, зарабатывая себе

на дорогу, он упорно продвигался на север, в город Синалоа. И здесь его

путешествие закончилось. Он встретил молодую вдову, индеанку из племени

яки, жену человека, которому дон Хуан был многим обязан.

Стараясь оплатить свой долг, он помогал вдове и ее детям, и, не

осознавая этого, полностью вошел в роль мужа и отца.

Эта новая ответственность легла на его плечи тяжелым бременем. Он

потерял свою свободу идти, куда захочешь, он даже потерял свое желание

идти на север. Эту потерю ему компенсировала глубокая привязанность

женщины и ее детей.

- Как муж и отец, я переживал моменты возвышенного счастья, - сказал

дон Хуан. - но это было до тех пор, пока я первый раз не заметил нечто

поистине ужасное. Я понял, что потерял чувство беспристрастности и

отрешенности, которое я приобрел во время пребывания в доме нагваля

Хулиана. И тогда я нашел себя похожим на тех людей, что окружали меня.

Дон Хуан сказал, что год неумолимой шлифовки заставил его потерять

последние следы той новой индивидуальности, которую он получил в доме

нагваля. Он начал с глубокой, но отчужденной привязанности к женщине и ее

детям. Эта беспристрастная привязанность позволяла ему играть роль мужа и

отца непринужденно и со вкусом. Но с течением времени его беспристрастная

привязанность превратилась в безудержную страсть, которая привела его к

потере своей эффективности.

Отход от чувства беспристрастности дал ему силу любить. Потеря

беспристрастности наделила его банальными потребностями, отчаянием и

безнадежностью - отличительными приметами мира повседневной жизни. И все

же уход был его инициативой. За годы пребывания в доме нагваля он приобрел

динамизм, который прекрасно служил ему, когда он нападал на самого себя.

Но более иссушающей карой было знание того, что его физическая

энергия убывает. Фактически, будучи в полном здравии, однажды он остался

полностью парализованным. Он не чувствовал боли. У него не было паники.

Было так, словно его тело, наконец, поняло, что он может получить так

отчаянно желаемые им мир и спокойствие только после того, как он

перестанет двигаться.

Лежа беспомощно в постели, он мог только думать. И тогда к нему

пришло понимание - он сломался, поскольку не имел абстрактной цели. Он

знал, что люди в доме нагваля были экстраординарными, потому что

стремились к свободе, как к своей абстрактной цели. Он не мог понять, чем

была свобода, но знал, что она являла собой противоположность его

собственным конкретным нуждам.

Отсутствие абстрактной цели сделало его больным и беспомощным. Он

больше не мог спасти свою приемную семью от чудовищной нищеты. Вместо

этого они втянули его в ту же бедность, печаль и безнадежность, которую он

знал до встречи с нагвалем.

Пересматривая свою жизнь, он осознал, что только годы, проведенные с

нагвалем, были временем, когда он не был жалким и не имел конкретных нужд.

Нищета оказалась состоянием бытия, освоенного им в момент, когда

конкретные потребности пересилили его.

В первый раз с того момента, как он был ранен много лет назад, дон

Хуан понял до конца, что нагваль Хулиан действительно был нагвалем,

лидером, его бенефактором. Он понял, что хотел сказать его бенефактор,

говоря, что нет свободы без вмешательства нагваля. Теперь у дон Хуана не

оставалось сомнений, что его бенефактор и все члены дома его благодетеля

были магами. С пронзающей душу болью дон Хуан понял, что упустил свой шанс

быть с ними.

Когда же давление его физической беспомощности показалось

невыносимым, его паралич прошел так же таинственно, как и возник. Однажды

он просто встал с постели и пошел на работу. Но его судьба не стала лучше.

Он с трудом сводил концы с концами.

Прошел еще один год. Ему по-прежнему не везло, единственное, в чем он

преуспел сверх своих ожиданий, оказалось полным пересмотром своей жизни. И

тогда он понял, почему он любит и не может оставить этих детей, он понял,

почему не должен оставаться с ними, он понял, почему не может предпочесть