Маги рассчитывают на это, когда пытаются разбить
зеркало самоотражения.
Дон Хуан объяснил, что в тот день он тщательно выбирал опоры для
своего акта разрушения моей последовательности. Он медленно
трансформировал себя, пока действительно не превратился в немощного
старика, а затем, чтобы укрепить разрушение моей последовательности, он
подсунул мне ресторан, где все знали его как старика.
Я прервал его, так как осознал противоречие, которого не замечал
раньше. Он говорил тогда, что трансформировал себя, так как хотел узнать,
каково оно быть старым. Повод был благосклонный и неповторимый. Я понял
это заявление так, что он не был стариком до этого времени. И тем не менее
все в ресторане знали его как немощного старого человека, который страдал
припадками.
- Безжалостность нагваля имеет множество аспектов, - сказал он. - она
подобна инструменту, который сам по себе годен для многоцелевого
использования. Безжалостность - это состояние бытия. Это уровень
"намерения", которого достигает нагваль.
- Он использует ее, чтобы вызвать движение своей точки сборки или
точки сборки своих учеников. Или же он использует ее для "выслеживания". Я
начал тот день как "сталкер", претендующий быть старым, и в конце концов,
как действительно старый и немощный человек. Моя безжалостность,
управляемая моими глазами, заставила двигаться мою точку сборки.
- И хотя я был в этом ресторане много раз как старый больной человек,
я тогда "выслеживал", просто разыгрывая из себя старика. Никогда прежде до
этого дня моя точка сборки не сдвигалась в точную позицию старости и
дряхлости.
Он сказал, что как только он вознамерился быть старым, его глаза
потеряли свой блеск, и я тут же заметил это. Тревога была написана на моем
лице. Потеря блеска в его глазах была следствием "намеренного"
использования его глазами позиции старого человека. Когда его точка сборки
перешла в эту позицию, он стал старым и на вид, и по поведению, и по
чувствам.
Я попросил его пояснить идею вызова "намерения" с помощью глаз. У
меня было слабое представление, что я понимаю ее, но не могу
сформулировать даже для себя то, что я знаю.
- Единственно, что можно сказать об этом, это то, что "намерение"
"намеренно" вызывается с помощью глаз, - сказал он. - я знаю, что это так.
И тем не менее, как и ты, я не могу определить точно, что я знаю. Маги
разрешили это частное затруднение принятием того, что является крайне
ясным - люди бесконечно сложнее и таинственнее самых буйных наших фантазий.
Я настаивал, что он почти не ответил на этот вопрос.
- Все, что я могу сказать - это то, что глаза делают это, - сказал он
резко. - я не знаю, как, но они делают это. Они вызывают "намерение"
чем-то неопределенным, что имеется в них, в их блеске. Маги говорят, что
"намерение" переживается глазами, а не разумом.
Он отказался добавить еще что-нибудь и вернулся к объяснению моего
воспоминания. Он сказал, что, когда его точка сборки достигла определенной
позиции, которая сделала его действительно старым, в моем уме больше уже
не оставалось сомнений. Но от того, что я очень заботился о своей
сверхрациональности, я тут же решил, что мне следует объяснить его
трансформацию.
- Я говорю тебе вновь и вновь, что быть слишком рациональным - значит
ставить себя в невыгодное положение, - сказал он. - у людей есть очень
глубокое чувство магии. Мы - часть таинственного. Рациональность - только
поверхностный лоск. Если мы сдерем этот слой, то внизу увидим мага.
Некоторые из нас, однако, с огромным трудом спускаются ниже поверхностного
уровня, другие, наоборот, делают это с удивительной легкостью. И ты и я
одинаковы в этом отношении - мы оба здорово попотели, прежде чем позволили
уйти себе от нашего самоотражения.
Я объяснил ему, что для меня поддержание своей рациональности всегда
было вопросом жизни и смерти. И даже больше того, когда это касалось моих
переживаний в его мире.
Он заметил, что в тот день в Гуаямосе моя рациональность была
исключительно изнурительной для него. С самого начала он был вынужден
использовать каждый прием, который он знал, чтобы подорвать ее. В конце
концов он начал насильно цепляться руками за мои плечи, почти сгибая меня
под своей тяжестью. Этот прямой физический маневр был первым толчком моего
тела. И это, вместе с моим страхом, вызванным потерей его
последовательности, наконец пробило мою рациональность.
Но пробивания твоей рациональности было недостаточно, - продолжал дон
Хуан. - я знал, что если твоя точка сборки достигнет места отсутствия
жалости,