молчание. Я стал очень осторожным и боялся, что если
вновь начну настаивать на том, чтобы он рассказал мне истории, мне
придется взять на себя ответственность за то, о чем я позже буду сожалеть.
Но любопытство оказалось большим, чем здравый смысл.
- Ну что же, продолжим эту тему, - проквакал я.
Дон Хуан, явно уловив суть моих мыслей, злобно усмехнулся.
Он встал и дал мне знак следовать за ним. До этого мы сидели среди
каких-то сыпучих скал на дне оврага. Было около пяти часов вечера. Небо
потемнело и стало облачным. Низкие, почти черные дождевые облака неслись
чуть выше вершин на восток. В сравнении с ними облака в вышине создавали
впечатление, что небо к югу проясняется. Немного раньше шел ливень, а
теперь казалось, что дождь отступил в свое убежище, оставив вместо себя
только угрозу.
По идее я должен был замерзнуть до костей - было очень холодно. Но мне
было тепло. Когда я вцепился в камень, который дон Хуан дал мне подержать
я понял, что ощущение тепла в почти ледяной мороз было знакомо мне, хотя и
удивляло меня каждый раз. Как только я начинал замерзать, дон Хуан давал
мне подержать ветку или камень, либо засовывал под мою рубашку на верхнюю
часть грудной кости горсть листьев, и это было достаточно, чтобы повысить
температуру моего тела.
Я безуспешно пытался самостоятельно восстановить эффект его помощи.
Как-то он сказал мне, что это не помощь, а его внутреннее молчание,
которое делает меня теплым, причем ветви, камни и листья использовались
как прием ловли моего внимания и поддержания его в фокусе.
Быстро передвигаясь, мы влезли на крутой западный склон горы и почти
у самой вершины достигли скалистого уступа. Мы находились в предгорье
высокого горного хребта. Со скалистого уступа я увидел, что туман начал
смещаться к южному концу долины, которая расстилалась под нами. Низкие,
тонкие облака, казалось, наступали на нас, срываясь с черно-зеленых
высоких горных вершин и соскальзывая на запад. После дождя, под темным
облачным небом, долина и горы к востоку и югу казались покрытыми мантией
темно-зеленого безмолвия.
- Вот идеальное место для беседы, - сказал дон Хуан, усаживаясь на
каменный пол небольшой потаенной пещеры.
Пещера идеально подходила для того, чтобы мы могли сидеть бок о бок.
Наши головы почти касались свода, а спины удобно прилегали к изогнутой
поверхности скалистой стены. Казалось, что пещеру специально выдолбили для
того, чтобы в ней могли разместиться два человека нашей комплекции.
Я заметил и другую странную особенность пещеры: стоя на выступе, я
видел всю долину и горные цепи к востоку и югу, но сидя здесь я был
ограничен скалами. В то же время выступ находился на уровне пола пещеры и
был плоским.
Я хотел поделиться с дон Хуаном своими наблюдениям, но он
предвосхитил меня.
- Эта пещера создана людьми, - сказал он. - выступ имеет уклон, но
глаза не замечают его.
- Кто сделал эту пещеру, дон Хуан?
- Древние маги. Может быть тысячи лет тому назад. Одной особенностью
это пещеры является то, что животные, насекомые и даже люди не приходят
сюда. Древние маги, кажется, наделили ее зловещим зарядом, который
заставляет каждое живое существо чувствовать себя здесь неловко.
Странно, но в этот миг я чувствовал необъяснимое счастье и надежную
защиту. Все мое тело звенело от ощущения физической удовлетворенности.
Фактически я чувствовал очень приятное, очень сладостное ощущение в
животе, словно что-то щекотало мои нервы.
- Я себя неловко не чувствую, - прокомментировал я.
- Со мной то же самое, - сказал он. - но это значит только то, что ты
и я не отличаемся сильно по темпераменту от старых магов прошлого,
настолько чтобы как-то беспокоиться об этом.
Я боялся развивать эту тему как-либо дальше, потому что ждал от него
рассказа.
- Первая магическая история, которую я расскажу тебе, называется
"манифестация духа", - начал дон Хуан, - но не позволяй названию
мистифицировать тебя. Манифестация духа - это только первое абстрактное
ядро, вокруг которого выстроена первая магическая история.
- Это первое абстрактное ядро само по себе является историей, -
продолжал он. - Рассказ гласит, что когда-то жил человек, средний человек,
без всяких особых атрибутов. Он служил, как и любой другой вместилищем для
духа. И в силу этого, он как и любой другой человек, был частью духа,
частью абстрактного. Правда он не знал этого. Мир делал его таким занятым,
что у него не было ни времени, ни желания действительно исследовать этот
вопрос.
- Дух пытался, конечно, без толку, обнаружить свою