Карлос Кастанеда

Сила безмолвия 1987г

- особенно моего. Он признался, что

понимание на которое он ссылается было просто за пределами моей уместности

момента, а не за моими конечными возможностями понимания.

- Если абстрактные ядра остаются вне моего понимания, какой смысл

рассказывать о них? - спросил я.

- Правило гласит, что абстрактные ядра и магические истории должны

быть рассказаны на этом этапе, - ответил он. - и когда-нибудь, присущая

историям, невыраженная расстановка абстрактного, которая является знанием

без слов или доктриной намерения, откроет тебе твои собственные истории.

Я ничего не понимал.

- Невыраженная расстановка абстрактного - это не просто порядок, в

котором даются абстрактные ядра, - объяснил он, - и не то, что в них есть

общее, и даже не та паутина, которая связывает их. Это скорее то, когда

познаешь абстрактное прямо, без посредничества речи.

В молчании он подверг меня тщательному рассмотрению с головы до ног с

явной целью видеть меня.

- Да, пока для тебя это не ясно, - объявил он.

Он сделал нетерпеливый жест и даже вспылил, словно был раздражен моей

медлительностью. Это взволновало меня. Дон Хуан не давал выхода

психологическому недовольству.

- Ни ты, ни твои действия тут ни при чем, - сказал он, когда я

спросил его почему он рассердился или разочарован мною. - это была мысль,

которая проскочила в моем уме, когда я видел тебя. Это черта в твоем

светящемся существе, которую старые маги давали всему, что имели.

- Расскажи мне об этом, - потребовал я.

- Я напомню тебе о ней как-нибудь в другой раз, - сказал он. - между

тем, давай продолжим беседу об элементе, подпирающем нас: об абстрактном.

Элемент, без которого нет ни пути воина, ни самих воинов в поисках знания.

Он сказал, что затруднения, переживаемые мной, не были ничем новым

для него. Он сам прошел через муки познания невыраженного порядка

абстрактного. И не будь указующей руки нагваля Элиаса, он был бы таким же

взвинченным, как и его бенефактор, у которого было много действия и очень

мало понимания.

- Каким был нагваль Элиас? - спросил я, меняя тему.

- Он во всем отличался от своего ученика, - сказал дон Хуан. - Он был

индейцем, очень темным и массивным. У него были грубые черты, большой рот,

сильный нос, небольшие черные глаза, густые черные волосы без седины. Он

был резче, чем нагваль Хулиан, и имел большие руки и ступни. Это был очень

скромный и очень мудрый человек, но он никогда ничем не выделялся. По

сравнению с моим бенефактором он был тусклым. Всегда весь в себе,

обдумывая вопросы. Нагваль Хулиан шутил, что его учитель наделен тонной

мудрости. За его спиной он называл его нагваль-тоннаж.

- Я никогда не видел смысла в его шутках, - продолжал дон Хуан. - Для

меня нагваль Элиас был как глоток свежего воздуха. Он терпеливо мог мне

объяснить что угодно. Это похоже на мои объяснения, но возможно он в

чем-то был несколько глубже. Я не могу назвать это что-то состраданием,

скорее подошло бы сопереживание. Воины не могут чувствовать сострадания,

поскольку они больше не чувствуют жалости к себе. Без движущей силы

самосожаления сострадание бессмысленно.

- Дон Хуан, ты говорил, что воин является всем для себя самого?

- В некотором смысле да. Для воина все начинается и кончается в нем

самом. Однако, его контакт с абстрактным вынуждает его преодолевать свое

чувство важности. Поэтому личное "я" становится абстрактным и безличным.

Нагваль Элиас считал, что наши жизни и наши личности совершенно похожи,

продолжал дон Хуан. - в этом смысле он чувствовал себя обязанным помогать

мне.

Я не чувствую эту схожесть с тобой, поэтому полагаю, что могу

рассматривать тебя во многом так же, как нагваль Хулиан рассматривал меня.

Дон Хуан сказал, что нагваль Элиас взял его под свое крыло с самого

первого дня, как он прибыл в дом своего бенефактора и начал обучение.

Нагваль Элиас обучал его независимо от того, мог ли дон Хуан хоть

что-нибудь понять. Его желание помочь дон Хуану было таким сильным, что он

практически держал его как пленника, защищая тем самым от резких нападок

нагваля Хулиана.

- Вначале я оставался все время в доме нагваля Элиаса, - продолжал

дон Хуан. - и мне это нравилось. В доме моего бенефактора я всегда был

начеку и настороже, боясь того, что он сможет сделать со мной в следующий

раз. В доме нагваля Элиаса я чувствовал себя уверенно и свободно.

- Мой бенефактор безжалостно давил на меня, а я не мог понять, к чему

такой нажим. Мне казалось, что он был просто безумным.

Дон Хуан сказал, что нагваль Элиас был индейцем из Оахсаки, его