Карлос Кастанеда

Огонь изнутри 1984г

противоположными

силами тяги олли и нашей. Дон Хуан сказал, что собирается подсунуть свои

руки под зеркало, а я должен очень быстро перехватить их, чтобы иметь

лучший рычаг для подъема зеркала на предплечьях. Когда он наклонил его в

свою сторону, я быстро попытался поймать его руки, однако под зеркалом

ничего не было. Я колебался секунду, достаточно долгую, чтобы зеркало

уплыло из моих рук.

- Хватай его! Хватай! - закричал дон Хуан.

Я схватил зеркало, когда оно уже было на грани падения на камни. Я

поднял его из воды, но недостаточно быстро - вода казалась клейкой.

Вытаскивая зеркало, я вытащил также часть тяжелой резиноподобной

субстанции, которая просто вырвала зеркало из моих рук и нырнула обратно в

воду. Дон Хуан, проявляя необычайное проворство, схватил зеркало и поднял

его за ребро безо всякого труда.

Никогда в жизни не было у меня такого приступа меланхолии. Это была

тоска, на имевшая ясного основания: у меня она ассоциировалась с памятью

глубин, которые я видел в зеркале. Это была смесь чистого томления по тем

глубинам и абсолютного страха перед их холодным одиночеством.

Дон Хуан заметил, что в жизни воина очень естественно чувствовать

печаль безо всякой видимой причины. Видящие говорят, что светящееся яйцо,

как поле энергии, ощущает свое конечное назначение, когда границы

известного разбиты. Простого взгляда на вечность вне кокона достаточно,

чтобы прервать уют, созданный перечислением. Возникающая от этого тоска

может быть столь интенсивной, что приводит почти к смерти.

Он сказал, что наилучший способ отделаться от меланхолии - это

пошутить над ней. Он сказал насмешливо, что мое первое внимание делает все

для восстановления порядка, который был нарушен моим контактом с олли. А

поскольку невозможно восстановить его рассудочно, мое первое внимание

делает это, фокусируясь на печали.

Я сказал ему, что, несмотря на это, тоска остается реальной. Ни

потакание ей, ни осмеивание ее не являются частью чувства одиночества,

которое возникает у меня при воспоминании о тех глубинах.

- Наконец-то что-то дошло и до тебя, - сказал он. - нет ничего более

одинокого, чем вечность, и ничего более ужасного, чем быть просто

человеческим существом. Это еще одно противоречие: как может человек,

сохраняя ограничения своей человечности, все же весело и целеустремленно

входить в абсолютное одиночество вечности? Когда ты разрешишь эту загадку,

ты будешь готов к окончательному путешествию.

Я знал теперь совершенно определенно причину своей тоски: это

знакомое мне возвращающееся чувство, которое я всегда забываю, пока не

осознаю опять то же самое - беспомощность человеческого перед лицом

грандиозности этой вещи в себе, отражение которой я увидел в зеркале.

- Человеческие существа действительно ничто, дон Хуан, - сказал я.

- Я точно знаю, о чем ты думаешь, - сказал он. - конечно, мы ничто,

но именно это и составляет предельный вызов: мы, ничтожные, можем

действительно противостоять одиночеству вечности.

Неожиданно он изменил тему разговора, оставив меня с открытым ртом и

незаданным следующим вопросом. Он начал обсуждать нашу схватку с олли. Он

сказал, что, прежде всего, борьба с олли не была шуткой. Она, конечно, не

была связана с вопросом жизни и смерти, но и не была прогулкой на лоно

природы.

- Я выбрал эту методику, - сказал он. - потому что мой благодетель

показал мне ее. Когда я попросил его дать мне пример древней методики, он

почти раскололся от внутреннего смеха: моя просьба слишком напоминала ему

его собственный опыт. Его благодетель, нагваль Элиас, тоже дал ему резкую

демонстрацию этой же методики.

Дон Хуан сказал, что, поскольку он сам сделал деревянную раму для

зеркала, он должен был бы попросить меня сделать так же, но ему захотелось

узнать, что же случится, если рама будет прочнее, чем у него или у его

благодетеля. Обе эти рамы сломались, и каждый раз олли выходил наружу.

Он объяснил, что во время его собственной схватки с олли олли

растерзал раму на части, а он и его благодетель остались стоять с двумя

кусками дерева, в то время как зеркало утонуло и олли вышел из него.

Его благодетель знал, чего ожидать дальше. При отражении в зеркале

олли не так страшен, поскольку видишь лишь форму, какого-то рода массу, но

когда олли выходят, они, кроме того, что оказываются действительно

устрашающими, создают массу забот. Он заметил, что если олли вышли со

своего уровня, для них очень трудно вернуться обратно. То же обычно

случается с людьми: если видящие выходят на уровень этих существ, есть