Карлос Кастанеда

Огонь изнутри 1984г

говорить, но как-то сообщил ему свое чувство: что

мне безмерно нравится эта девушка. Я думал, без всяких задних мыслей, что

она образец доброты и что она необходима для того, что дон Хуан делает со

мной.

Дон Хуан опять заговорил мне в ухо и сказал, что если я ее так люблю,

то должен проснуться в ее доме: мое горячее чувство и любовь к ней будут

мне проводниками. Я чувствовал себя весело и отважно. Ощущение

всеохватывающего возбуждения заструилось сквозь мое тело: было такое

чувство, как будто это возбуждение разнимает меня на части, но меня не

беспокоило то, что со мной происходит. Я радостно погрузился в черноту,

настолько черную, что это превыше всякого словесного выражения, а затем

обнаружил себя в доме молодой женщины. Я сидел с ней на кушетке.

После мгновения чистой животной паники я осознал, что в чем-то я не

полон - во мне не хватало чего-то, однако я не нашел, что ситуация

угрожающая. У меня в уме появилась мысль, что я в сновидении и что сейчас

я собираюсь проснуться на парковой скамье в Оаксаке, с доном Хуаном, где я

действительно был по своей природе.

Молодая женщина помогла мне подняться и повела в ванную, где большая

ванна была наполнена водой. Тогда я осознал, что стою совершенно голый.

Она нежно помогла мне залезть в ванну и держала мою голову, пока я почти

плавал в ней.

Через некоторое время она помогла мне выйти из ванны. Я чувствовал

себя слабым и непрочным. Я лег на кушетку в жилой комнате, и она

приблизилась ко мне. Я мог слышать биение ее сердца и давление крови в ее

жилах. Ее глаза были, как два источника, излучающих что-то странно среднее

между светом и теплом. Я знал, что вижу силу жизни, исходящую из ее тела

через глаза. Все ее тело было как живая печь - она пылала.

Я почувствовал роковую дрожь, которая пронизывала все мое существо.

Было так, как будто мои нервы обнажились и кто-то дергал их. Это ощущение

было агонизирующим. Затем я либо упал в обморок, либо уснул.

Когда я пробудился, кто-то положил мокрые холодные полотенца на мое

лицо и на затылок. Я увидел молодую женщину, сидящую у изголовья кровати,

на которой я лежал. На ночном столике стояло ведро воды. В ногах у меня

стоял дон Хуан с моей одеждой в руках. Тогда я полностью проснулся и сел.

Они закрыли меня одеялом.

- Ну, как дела, путешественник? - спросил дон Хуан, улыбаясь. - в

одном ли ты теперь месте?

Это было все, что я мог вспомнить. Я рассказал этот эпизод дону

Хуану, и пока говорил, вспомнил еще один фрагмент. Я вспомнил, что дон

Хуан насмехался и допытывался, как это я попал обнаженный в женскую

кровать. Я тогда ужасно разозлился на его замечания. Я оделся и в ярости

выскочил на улицу.

Дон Хуан догнал меня на лужайке перед домом. Очень серьезным тоном он

сказал мне, что я опять вернулся к своему безобразному глупому "я" и что я

собрал себя путем замешательства, а это показывает, что нет конца моему

чувству самодовольства. Однако он добавил примиряющим тоном, что в данный

момент это не важно. Важно, фактически, то, что я сдвинул свою точку

сборки очень глубоко влево, и, как следствие, преодолел огромное

расстояние. Он говорил о чудесах и тайнах, но я не был способен слушать

его, так как находился под перекрестным огнем страха и чувства собственной

важности. Я почти дымился. Я был уверен, что дон Хуан загипнотизировал

меня в парке, а затем перенес в дом этой девушки, и что оба они сделали со

мной что-то ужасное.

Моя ярость прервалась внезапно: что-то там, на улице, было настолько

устрашающим, настолько шокирующим, что мой гнев мгновенно исчез, но до

того, как мои мысли успели полностью организоваться, дон Хуан ударил меня

по спине, и ничего не осталось от того, что только что происходило. Я

вошел в блаженное состояние своей повседневной глупости и обнаружил себя

весело слушающим дона Хуана и беспокоящимся о том, нравлюсь ли я ему.

Пока я рассказывал дону Хуану о новом фрагменте, который только что

вспомнил, я осознал, что одним из его методов для успокоения моих

эмоциональных мучений было смещение меня в повседневное состояние

сознания.

- Единственная вещь, утешительная для тех, кто путешествует в

неведомое, это забвение, - сказал он. - какое облегчение оказаться опять в

повседневном мире!

- В тот день ты совершил великолепный подвиг. Для меня трезвым

поведением было не дать тебе возможности вообще сфокусироваться на этом,

так что когда ты действительно вошел в состояние паники, мне пришлось

сместить тебя в обычное состояние сознания: я сдвинул твою точку сборки